Гиблое место - [58]

Оставшийся на хозяйстве возница, довольно крепкий, коренастый парень, был в кольчуге и шлеме по названию мисюрская шапка.

Такие шлемы, сколько я помнил, встречались двух родов — «прилбицы» и «наплешники», их названия говорят сами за себя: у прилбицы были венец и бармица, закрывавшие лоб и шею, второй тип мисюрской шапки прикрывал только голову.

У возницы шлем был второго вида и состоял из одного стилизованного под череп колпака с ушами. Вид у него был не столько страшный, сколько смешной. Вооружен он был только саблей.

Ожидая возвращения своих товарищей, возница, не таясь, стоял посередине дороги и выжидающе глядел в лес. Я подкрался к нему сзади и нежно постучал по плечу концом клинка. Он круто повернулся и воззрился на меня удивленными глазами.

— Ты кто такой? Ты это чего? — спросил он, судя по выражению лица, совсем не испугавшись направленного ему в горло острия.

Я не ответил, молча смотрел в его глубоко посаженные карие глаза. Уверенности в себе во взгляде у возницы немного убавилось, но до испуга или смятения было еще далеко. Наконец он понял, кто я такой, и осклабился в презрительной улыбке.

— Ты чего это, малый, бегать наладился, вот сейчас наших кликну, тебе не поздоровится.

— Не нужно никого звать, пусть себе гуляют, а ты меня покуда отвезешь туда, куда мне надобно.

Принять такое предложение кареглазому показалось смешным, и он засмеялся:

— Ты слушай, чего тебе сказано, а то гляди, мой меч, твоя голова с плеч.

— Ишь, какой ты быстрый! — в тон ему насмешливо сказал я и, просунув клинок под перевязь ножен, одним движением перерезал толстый кожаный ремень.

Ратник дернулся, пытаясь подхватить падающее оружие, но, разглядев мою саблю, остался недвижим.

— А нам сказали, попишку ничтожного нужно стреножить, — сказал он совсем иным, чем раньше, тоном.

— Кто сказал? — быстро, не давая ему опомниться и придумать, как соврать, спросил я, для убедительности приставив острие сабли к полоске незащищенного тела между шлемом и воротником кольчуги.

Возница чуть отшатнулся и невольно задрал голову, но, в общем, держал себя вполне мужественно.

— Это у десятника тебе нужно спросить, он договор держал и деньгу за тебя брал.

— А как вы узнали, кто я такой, и что этой дорогой буду ехать?

— Так кто ж не знает, что ты у бояр Морозовых на службе и их холопов ратному делу учишь.

— Ты что-то врешь, служивый, то говоришь, что я попишка ничтожный, то холопов ратничать учу.

Возница ухмыльнулся:

— Над тобой, считай, вся округа потешается. Из дальних мест люди ходили посмотреть, как ты с холопами по полю бегаешь, палками машешь.

— А сейчас ты стал считать по-другому?

— Еще бы! Такую саблю, как у тебя, не у каждого большого воеводы найдешь. Да и поймал ты меня, как дитя малое…

— Ладно, кончай лясы точить. Вы моего коня убили, я возьму ваших, а ты моим пленником будешь. Пойдем, мне поможешь.

— Мне что, я человек маленький, да вот боюсь, наш десятник осерчает, он ужасть как строг! Как бы чего не вышло!

— Пусть серчает, — разрешил я, — мне это не страшно, а вот коли я на тебя рассержусь, то из одного четырех нарублю. Так что, если жить хочешь, каждое мое слово слушай, я повторять не буду.

— Мне-то, что, я человек подневольный, да только десятник!..

Я не стал слушать очередную историю про строгого десятника и погнал пленника в лес за своими доспехами. Он продолжал демонстрировать независимость, повиновался не торопясь, вероятно, ожидая возвращения и помощи товарищей. Когда мы вернулись на дорогу, я отдал следующее распоряжение:

— Садись на первый воз и езжай вперед, а я поеду следом.

Мужик тяжело вздохнул, укоризненно покачал головой и собрался было начать торг, но дал ему кулаком по зубам, развернул к себе тылом и добавил пинок пониже спины. Только тогда он лениво затрусил к своему фургону. Я сел на облучок второго воза. Наконец его фургон тронулся. Заскрипели колесные оси.

— Быстрей! — крикнул я. — А то еще получишь!

Однако мой «ведущий» явно не торопился. Его лошади шли тихим шагом, и на мои призывы он никак не откликался. Тогда я привязал вожжи к облучку, соскочил со своего воза и забрался в передний фургон. Кучер этого не видел, он сидел, нахохлившись, на своей скамейке, меланхолично шевеля вожжами. Я пробрался вперед и огрел его по спине кулаком.

— Я тебе что велел! — закричал я. — Погоняй!

— Куда нам торопиться, — философски отреагировал он. — Все одно десятник догонит.

— Я тебе покажу, как оговариваться! — рявкнул я и снова огрел его.

— Я чего, — повел он плечами, — мое дело маленькое. Только десятник…

Я собрался было снова его ударить, но передумал. Все равно через кольчугу удара почти не чувствовалось. Похоже было на то, что я опять перемудрил с гуманизмом и отсутствующего десятника кучер боится больше, чем меня.

— Ладно, — примирительно сказал я, — не хочешь быстро ехать, как хочешь. Тогда я без тебя обойдусь. Останавливайся.

— Так бы сразу и надобно, а то десятник сильно рассердится…

— Слезай, дружок, с облучка, — с вкрадчивой глумливостью в голосе продолжил я.

Вознице мой тон не понравился, и он впервые оглянулся.

— Зачем слезать-то, мне и здесь хорошо.

— Не хочу повозку кровью пачкать и лошадей пугать. Давай быстрей, мне некогда!