Гиблое место - [100]

— И я, и я не согласный, — поддержало его несколько голосов.

Мне, собственно, было все равно, вернутся ли крестьяне в крепостное состояние, или нет. Исключительно из добросовестности предупредил:

— Время нынче смутное, трудно вам будет, в общине легче будет выжить.

— Хоть день, да мой! — упрямо ответил Ефим. — В казаках не хуже, чем в крестьянах.

Как часто бывает, шальная копейка враз переменила психологию и нестойкие жизненные принципы ее обладателя. Небо вдруг показалось в алмазах, жизнь яркой и праздничной.

— Денег вам на всю жизнь не хватит, кончатся, что будете делать? — спросил Минин.

Ефим скептически хмыкнул и будто невзначай покосился на свое «обмундирование» и оружие.

— Кончатся — добудем, — насмешливо произнес он. — Ну, кто со мной?

Четыре человека, не раздумывая, подошли к нему.

— А вы что будете делать? — спросил я Ивана Крайнего и остальных волонтеров.

— Я в Москву подамся, — пряча глаза, ответил Иван, — в стрельцы пойду.

— А мы по домам, — ответил за оставшихся рассудительный Крот, — нам казачить да разбойничать не по-христиански.

Все уже сидели в седлах и осталось только разъехаться. Однако вбитая с младых ногтей привычка подчиняться была столь сильна, что никто без разрешения не осмеливался начать действовать. Я не знал, что лучше для этих парней, вернуться в зависимое, крепостное состояние или проявить инициативу и пуститься в бурное, как говорится, житейское море без руля и без ветрил.

— Ну, что же, у каждого своя судьба. Бог вам в помощь, — только и сказал я.

Распад команды создавал нам с Мининым определенные трудности по части транспортировки казачьего сундука, но теперь, когда мы оставались вдвоем, можно было разобраться с его содержимым и перегрузить ценности, если таковые там окажутся, в более подходящую тару.

— Прощайте всем, — поклонился честной компании Ефим и со своими сторонниками, не оглядываясь, направился в объезд подворья к лесу.

Крайний, не произнеся ни слова, молча поклонился и ускакал в противоположном направлении. Остались только мы с Мининым и идейные хлебопашцы.

— Ну, и нам пора, — сказал Крот, ставший неожиданно для себя лидером группы, — прощайте и спасибо за все. Не поминайте лихом!

— Прощайте, — ответили мы с Кузьмой.

Перед расставанием я посоветовал волонтерам не выезжать на большие дороги и пробираться проселками.

— И к себе в деревню пока не показывайтесь — переловят стрельцы, — добавил Минин.

Крестьяне уехали, и мы остались вдвоем.

— Вскроем сундук? — предложил я.

Весил этот хранитель казачьих тайн килограммов шестьдесят. Упаковали его капитально и залепили так, чтобы в него не попала вода.

— Неужто здесь столько золота? — нетерпеливо спросил народный герой, — это какие же деньжища! Царская казна!

— Посмотрим. Принеси топор, он в сарае.

Сбить навесной замок было нетрудно, сложнее оказалось поднять приваренную какой-то замазкой крышку. Пока я возился, пытаясь загнать толстое лезвие «топорно» выкованного топора в щель, на хутор неожиданно вернулся Кнут.

— Ты зачем здесь? — спросил его Минин.

— Дяденька боярин, можно, я при тебе останусь? — обратился ко мне подросток.

— Ты же домой уехал.

— Нет у меня дома. Тятя с мамкой померши, а я у чужих людей в приемышах живу. А деньги у меня наши отобрали. Дозволь, батюшка боярин, тебе служить.

Парнишка был хороший, услужливый и трогательно наивный. Отсылать его одного в деревню было бесчеловечно, да вряд ли сумеет благополучно туда доехать: либо убьют дорогой, либо заберут в холопы. Мне же помощник мог понадобиться.

— Ладно, пока останься, там видно будет, — решил я.

Наконец крышка сундука поддалась усилиям и открылась. Никаких россыпей золота и драгоценных камней в сундуке не оказалось. Он был доверху набит бумажными свитками.

— Это еще что такое? — удивился я, беря лежащий сверху трактат.

— Немецкая бумага, — уважительно сказал Минин, — ишь, сколько ее тут, поди, больших денег стоит!

— Я не про то, что зто за рукописи?

— Давай, прочту, — предложил Кузьма.

— Сам могу, — ответил я и начал читать вслух начало первого свитка:

«Люди Московские, вы клялися отцу моему не изменять его детям и потомству во веки веков, но взяли Годунова в цари. Не упрекаю вас: вы думали, что Борис умертвил меня в летах младенческих; не знали вы его лукавства и не смели противиться человеку, который уже самовластвовал и в царствование Феодора Иоанновича, — жаловал и казнил, кого хотел…»

— Это что еще такое? — удивленно спросил Минин.

— Подметное письмо Лжедмитрия.

— Кого? — не понял Кузьма.

— Есть такой человек, выдает себя за царевича Дмитрия. Неужели не слышал?

— Были разговоры, что царевич чудесным образом спасся. А вот писанное на бумаге, вижу впервой.

Я отложил исторический документ в сторону и вытащил следующий. Текст был тот же. Остальные бумаги были копиями этого же письма.

— Интересно, зачем казаки спрятали письма, — удивился я, — тоже мне ценность!

— Может быть, от народа хотели скрыть правду?

— Про Лжедмитрия? Тогда куда проще было сжечь. Нет, здесь что-то другое. Тем более, что они поддерживают самозванца.

— А ты что, не веришь в чудесное спасения царевича?

— Нет.

— А я слышал, что Дмитрий истинный царевич.