Гибель Византии - [201]

— Я многое знаю о многих, — медленно произнес он.

— Хорошо! — так же медленно выговорил султан. — Я дам тебе надежную охрану. Отправляйся в свой дом, к жене и детям. В ближайшие дни я призову тебя к себе.

Он подозрительно осмотрел своих сановников.

— Нам с тобой предстоит не одна обстоятельная беседа.

Вечером того же дня Халиль-паша был заключен под стражу.

Всерьез обеспокоенные высшие чины Османской империи, несмотря на взаимную неприязнь, собрались в шатре Караджа-бея.

— Нам всем грозит опасность, — удрученный бейлер-бей выражался напрямик.

— Кому не известны глубокий ум и патриотизм великого визиря? Но если даже он попал под подозрение в связях с врагом…..

Он скорбно покачал головой.

— Человек слаб душой и телом, в каждом можно отыскать чувствительную струну. Все мы не раз оказывали мелкие услуги друзьям и принимали в знак благодарности от них подношения. Но что поделаешь, если вскоре по воле Аллаха друзья оказывались в стане врагов?

— За каждый подарок подставлять шею палачу? — кадиаскер недоуменно покрутил головой, как бы дивясь тому, что она еще держится на плечах.

— Надо заставить этого гяура прикусить язык! — прошипел Хамза-бей, вопросительно поглядывая на своего начальника, Саган-пашу.

— Мне не в чем виниться перед своим господином, — с достоинством произнес тот, — но эта змея способна оклеветать и самого Пророка!

— Все мы невиновны, — возразил бейлер-бей. — И даже вина Халиль-паши недостаточно доказана. Может этот злосчастный перстень был подарен ему много лет назад.

— Да, да, — подтвердил кадиаскер. — Предстоит долгое судебное разбирательство. Если к тому времени……

Он изобразил в воздухе веревочную петлю.

— Я думаю, ромейский клеветник должен замолчать, — твердо заявил дефтердар.

— Но как это сделать? — Махмуд-бей изобразил на лице глубокое недоумение и для наглядности несколько раз пожал плечами. — Его дом днем и ночью охраняют янычары.

Караджа-бей оглядел собравшихся.

— Есть только один выход. Коль скоро мы сами, не вызывая подозрений, не можем расправиться с провокатором, сделать это должен кто-то значительно выше нас. Врага надо бить его оружием. Я предлагаю вот что: завтра наш повелитель устраивает пир в честь своей блистательной победы. На этом торжестве, когда все отдадут должное еде и напиткам, вскоре после обильного возлияния…..

Он сделал многозначительную паузу.

— ….которое обычно приводит нашего повелителя в хорошее настроение, мы должны всеми силами, всем дарованным нам Аллахом даром убеждения, склонить владыку к казни византийца.

— Я знаю, что надо делать! — вдруг заявил Саган-паша.

Он помолчал, хитро постреливая взглядом по сторонам.

— Слушайте меня, беи!

Наслаждаясь общим нетерпением, он не спеша приподнял свою чашу с вином и омочил в ней губы.

— Этот грязный гяур, порочащий своим званием мою высокую должность, много говорил нам о своей горячей любви к семье. А ведь его дети, как я успел узнать — это два смазливых мальчугана!

Он сделал внушительную паузу.

— Когда наш повелитель отчасти захмелеет, я приближусь к нему и тихо шепну о этом нетронутом и потому вдвойне лакомом кусочке.

Махмуд-бей взревел от удовольствия, хотя ничего не понял из замысла своего покровителя.

— И что с того? — недоброжелательно заметил Караджа-бей. — Наш повелитель весьма искушен в вопросах любви и, без сомнения, просветит в том обоих мальчишек, по одному или сразу. Но нам-то что за облегчение?

— А то, что стоит их отцу, византийцу Нотару, вскинуться на дыбы, как он тотчас же лишится жизни!

Сановники недоверчиво переглянулись.

— Кто же станет возражать, если его сыновей приблизят ко двору султана? — спросил кадиаскер.

— Верьте мне, я знаком с этой вельможной породой! Вы все слышали сегодня бред, который нёс этот вывалянный в грязи аристократишка. Теперь, судите сами, согласится ли он, чтобы его отпрыски были приближены к сословию победителей, которых он, несмотря на свой позор, глубоко презирает.

— Какое глубокое знание людей! — восхитился дефтердар.

— Я вижу нового советника у трона повелителя! — Хамза-бей низко склонился перед флотоводцем.

— А мальчишки действительно хороши? — осторожно осведомился кадиаскер.

— Хо-хо! Я сам отрублю гадюке голову! — шумел Махмуд-бей, выражая восторг бурной жестикуляцией рук.

Даже обычно осторожный в оценках Караджа-бей не мог сдержать своего удовлетворения. Он поднял чашу и громко провозгласил здравицу в честь светлой головы султанского зятя.

ГЛАВА LI

Положив руку на плечо сына, мегадука сидел у изголовья недужной жены.

Дверь в комнату больной чуть приоткрылась и в образовавшуюся щель протиснулся слуга, с лицом белее мела.

— Господин! — еле выговорил он.

— Тише! — Нотар сделал предостерегающий жест и потрепав сына по волосам, подошел к дверям.

— Что стряслось, Артемий?

— Там, у входа, посланник султана. Он требует принять его, мастер. Требует принять немедленно! — от страха у слуги заплетался язык.

— Лука! Лука! — позвала от кровати жена.

— Я скоро вернусь, — он приблизился к ней, приложился губами к ее горячему лбу и вновь направился к выходу.

В гостиной зале его уже поджидал Шахаббедин.

— Ты и есть бывший флотоводец царя Константина? — вкрадчиво спросил он.