Гибель Светлейшего - [35]
— Кто-будешь?
— Коневод Эрании.
— А не врешь?
Пряхин протянул мандат.
— Я не привык, чтобы женщины так разговаривали. Имейте уважение к моему возрасту. Вы мне во внучки годитесь!
Катюша посмотрела мандат. Рябое лицо ее оживилось.
— Хороший жеребец?
— Потрудитесь прочитать еще вот это! — уклонился от объяснений Пряхин и протянул меморандум. — Здесь изложено все подробно, что и к чему.
Катюша, видимо, заинтересовавшись судьбой Светлейшего, с большим вниманием читала меморандум.
— Но где же вы думаете искать Забиру? — спросила она, смягчая тон и переходя на «вы».
— Я уже догнал его. Он находился тут, в Ново-Алексеевке, но ваш отряд прискакал не вовремя.
— Светлейший был здесь?!
Катюша высунулась в раскрытое окно и закричала.
— Алеша! Айда сюда! Скорей!
Через минуту дверь распахнулась и в комнату вошел бледнолицый мальчик в офицерском френче, поскрипывая высокими щеголеватыми сапогами с лакированными голенищами. Мальчик повернулся боком, и Евстафий Павлович увидел у него на спине горб.
— В чем дело? — спросил Алеша, поднимая на коневода большие синие глаза, опушенные длинными ресницами.
— Почитай!
Горбун читал меморандум молча, не спеша. Пряхин внимательно следил за его прозрачным болезненным лицом.
— Ну?
— Забира только что был здесь. Из-под носа ушел с жеребцом.
— Жаль, — промычал Алеша, возвращая меморандум Катюше. — Надо бы его к ногтю.
— А может быть, догоним? Чую, жеребец мировой!
— Как хочешь!
— Я возьму десять хлопцев и догоню, — Катюша торопливо застегнула кожаную тужурку. — А ты езжай в Веселый Яр. Старика не забудь с собой захватить. Слышишь?
— Обязательно! Я его пощупаю за бороду. Не иначе, как шпион подосланный.
— До меня только не кончай, Алеша! — приказала атаманша, поправляя фуражку.
По рассеянности, видимо, занятая своими мыслями, она вернула меморандум коневоду. Он поспешно убрал его в боковой карман.
Катюша вышла на крыльцо и, вложив четыре пальца в рот, пронзительно свистнула. Всадники мигом слетелись со всех сторон на ее разбойничий свист. Что говорила атаманша, Пряхин не слышал. Он только видел, как шевелились ее губы, красные и подвижные, словно червяки. Потом Катюша как-то по-особенному, не по-кавалерийски, с необыкновенной легкостью, поразившей коневода, вскочила на великолепного вороного коня и подала команду. Десять всадников с диким гиканьем поскакали следом за атаманшей.
«Вот так амазонка», — подумал Пряхин.
Горбун молча наблюдал за коневодом, не сводя с него задумчивых синеватых глаз. Алеша был хорошо выбрит и надушен, черные волосы он носил аккуратно расчесанными на прямой пробор. Они были густо смазаны бриолином, и голова его блестела, как новая галоша. Пряхин заметил: на тонких холеных пальцах горбуна сверкали бриллиантовые перстни.
— Что вы на меня уставились? — грубовато спросил Евстафий Павлович, не выдержав холодного змеиного взгляда.
Горбун чистил ногти и невозмутимо молчал.
«Сумеет ли Катюша догнать Забиру? — думал Пряхин. — Чем кончится погоня? И вернет ли она Светлейшего в Эранию, если добудет его? Может быть, горбун посоветует оставить жеребца в отряде? Может быть, он захочет взять его себе? Видать, урод любит дорогие вещи. Бриллианты он набрал достаточно крупные. Резал, вероятно, буржуев, а драгоценности отбирал. Палач!».
Горбун не сводил пристального взгляда с усталого лица коневода. Молчание становилось мучительным. Евстафий Павлович нервно потер ладони. Он чувствовал, сейчас им овладеет бешенство. Кровь стучала в виски. Тяжелый комок подкатывался к горлу, затрудняя дыхание. «Надо закурить».
Дрожащими пальцами Пряхин свертывал самокрутку. Золотистый табак сыпался на колени. Долго высекал огонь из кремня. Трут упорно не загорался.
В синих глазах горбуна мелькнуло подобие презрительной усмешки.
— Вот вам огонь! — сказал он вежливо и, подойдя к Евстафию Павловичу, щелкнул серебряной зажигалкой.
— Благодарю!
Пряхин закурил, а горбун, скрипя новыми сапогами, молча вышел из комнаты. И коневод почувствовал душевное облегчение. Глубоко затягиваясь, он курил цигарку за цигаркой, пуская кольца дыма, распускавшиеся нежными завитками тончайших локонов.
«Кажется, попал я в переплет, — сказал про себя Евстафий Павлович, когда, накурившись, ощутил полное успокоение. — Забира перед этим горбуном — светлый ангел!..»
Потемкин становится врачом
Поезд стоял в степи. Машинист и кочегар успели сбежать, их никто и не думал догонять. Зеленые выносили из вагонов туго связанные узлы, корзины, чемоданы и грузили их в тачанки. Военный человек в кубанке сортировал пассажиров, выдергивая из толпы наиболее подозрительных — буржуев и комиссаров.
Рябой парень с косо нашитой лентой на фуражке повел казнить Николая Николаевича за бугорок. Здесь, возле кустов, уже валялось несколько полураздетых трупов, у Потемкина, едва передвигавшего ноги, подкосились колени, как только он подошел к месту казни.
— Скидай обувку! — приказал рябой парень, с интересом разглядывая новые хромовые сапоги Николая Николаевича.
Потемкин покорно опустился на траву, но стащить с ног узкие голенища никак не мог. Влажный от росы каблук скользил в ладонях.
Николай Николаевич закрыл глаза. Неужели это не сон? Неужели сейчас придет смерть — страшная, непонятная, бессмысленная?! Почему его убивают? За что? За новые хромовые сапоги? Зачем он уехал из Петрограда? Будь трижды проклят херсонский полицмейстер!
