Гибель Светлейшего - [2]

— Такую штуку в лоб никак не возьмешь!

— Пускай попробуют!

— Принимая во внимание количество артиллерии…

— Совершенно немыслимо!

— Обойти тоже нельзя.

— А как обойдешь?

— Слева — море, справа — море!

— Дай-то бог! Хоть бы вздохнуть свободно…

— Вздохнем! Теперь в Крыму можно жить, как у Христа за пазухой…

Кто-то сказал вкрадчивым голосом, тихо:

— Ходят слухи, Врангель нерусский. Немец.

— Какое это имеет значение? Пусть хоть папуас. Только бы он поскорее отвинтил голову большевикам.

Миновали перешеек, и с Грозой-Волынским приключилось несчастье. У него внезапно открылся жар, он едва волочил ноги и в татарской деревушке свалился окончательно. Теперь на долю Олега выпала суровая необходимость заботиться о своем покровителе. Никто не хотел помочь больному. Люди боялись сыпного тифа, а по всем признакам Гроза-Волынский заболел именно этой болезнью. С большим трудом Олег умолил татарина, отдав ему мозеровские часы, приютить больного. Он сам ухаживал за ним так же самоотверженно, как недавно за отцом.

Почти неделю Сергей Матвеевич метался в горячке, не узнавал Олега; когда же благополучно миновал кризис, начал быстро поправляться. Прошла еще неделя, и Гроза-Волынский решил продолжать путь.

Последняя волна беженцев схлынула на юг, и степные дороги опустели. Татарин, приютивший у себя больного Сергея Матвеевича, довез его и Олега до ближайшей железнодорожной станции Джанкой. Здесь скопилась добрая сотня мешочников, жаждавших поскорее добраться до Севастополя.

Как выяснилось, незадачливые пассажиры ожидали поезда четвертые сутки. Топлива не было, и паровоз стоял на запасном пути.

Мешочники ругали железную дорогу, некоторые из них, наиболее горячие и нетерпеливые, предлагали идти по шпалам в Севастополь. Охотников однако не нашлось — у всех были тяжелые мешки и корзины, с такой поклажей далеко не уйдешь.

У Грозы-Волынского не было почти никакого багажа, но после только что перенесенной болезни он чувствовал слабость в ногах и не отважился идти в далекий путь. Выбрав укромный уголок в вокзале, Сергей Матвеевич растянулся на полу. Вот здесь и произошло знакомство с носатым греком в турецкой феске темно-вишневого цвета.

Грек, похожий на турка, прибыл немного раньше, чем Гроза-Волынский с Олегом, и тоже успел разведать положение дел на станции.

— Тут можно просидеть целый месяц, — сказал он сердито. — Я не могу ждать. Моя фамилия Згуриди, может быть, слышали?

— А если в поселке поискать подводу? — вместо ответа спросил Гроза-Волынский. — Доехать хотя бы до Симферополя.

— Вы что, младенец? Вчера родились? Никто не повезет. Сейчас на дорогах творится черт знает что. Солдаты отнимают лошадей. Сумасшедший дом! Красные грабят! Белые грабят! Я коммерсант, но я скоро тоже начну бросаться на людей.

Грек долго ворчал, но в конце концов решил пойти в поселок поискать подводу. Он вернулся не скоро. Глаза его сверкали.

— Мы можем уехать очень быстро! — заговорил Згуриди, опускаясь рядом с Грозой-Волынским.

— Нашли подводу?

— Подводы я не нашел, но я нашел уголь. В поселке есть спекулянт. Он предлагает загрузить паровоз. Ясно, уголь краденый. Но какое нам дело? Сейчас все ворованное. Надо уговорить пассажиров, устроим складчину и купим этот уголь. С начальником станции я все улажу.

— Чудесно! — обрадовался Гроза-Волынский. — Я готов заплатить свою долю. Сколько с нас приходится?

— Нужна мне ваша доля! — Згуриди презрительно сплюнул. — Мне нужна ваша помощь. Надо уговорить пассажиров и помочь собрать деньги. Мы же не можем устраивать митинг!

— Все понятно!

— Не будем терять напрасно времени, — сказал грек и поднялся. — Идемте!

А вскоре Олег увидел, как несколько пассажиров, окружив грека и Грозу-Волынского, тихо совещались, а после вели таинственные переговоры с мешочниками.

Когда стемнело, пассажиры стали загружать паровоз углем. Они носили его ведрами из поселка. Работа кипела. Ночью поезд посвистел и покинул станцию Джанкой. Згуриди ехал в одном вагоне с Грозой-Волынским и Олегом.

Мешочники рассчитывали доехать до Севастополя, но топлива едва хватило до Симферополя, и то не до самого вокзала. Последние две версты пришлось плестись пешком. И тут неожиданно обнаружилось ловкое мошенничество Згуриди. За уголь он уплатил спекулянту половину собранных денег, а другую нагло присвоил. Мешочники попытались учинить над жуликом самосуд, но убить грека не успели. Врангелевские солдаты арестовали Згуриди и четырех самосудчиков. На допросе мешочники рассказали всю историю с углем, и дело Згуриди было направлено генералу Слащеву на рассмотрение.

Адъютант принес в генеральский кабинет вместе два протокола допроса, один по обвинению коммерсанта Згуриди в спекуляции и второй по обвинению комсомолки Веры Глушко в шпионаже. Гимназистка шестого класса была задержана на улице с большевистскими листовками на трех языках — французском, английском и греческом.

Молодой генерал Слащев, — ему только исполнилось тридцать два года, — выразил желание посмотреть и Веру Глушко и грека Згуриди. Их ввели в кабинет одновременно.

Вера Глушко выглядела моложе своих пятнадцати лет. Должно быть, поэтому ей и поручили отнести листовки к казармам, где стояли иностранные солдаты.