Гибель синего орла - [87]

— Где учагов брали, Илья?

— В стаде выбирали. Чандара — мастер оленей разводить.

Пришпориваю таежного коня. Скачем втроем. Ох и вид у нас! В руках посохи, похожие на пики, на поясах бряцают ножи. Развеваются причудливо повязанные платки. На спине у Кости блестит винчестер.

Почти всю дорогу едем рысью. Верховой олень у Кости притомился, отстает, а лесной гигант старика несет меня, словно не замечая тяжести. Вот бы поменяться хорами. Лесные олени в горах Омолона гораздо крупнее тундровых, и гибриды двух пород наверняка окажутся лучше родителей.

К палатке подъезжаем в сумерках. Пастухи расседлывают учагов, уводят их на пастбища. Пинэтаун радуется гостю из стойбища. Усаживает старика на ковер из оленьих шкур, потчует чаем, олениной, форелью, запеченной у костра.

Неужели потеряем девушку на пороге ее жилища? Улучив минуту, сообщаю юноше тревожное известие. Лицо его белеет.

— Как Нангу спасать будем?

— Сам не знаю…

— Пойдем в стойбище Большой Семьи, — шепчет Пинэтаун. — Старик дорогу покажет.

Илья пьет и пьет чай, с любопытством поглядывая на молодых пастухов. Собравшись в кружок, они играют в самодельные шашки. Долго уговариваем Илью провести нас в главное стойбище. Старик боится Чандары:

— Убьет Синий Орел — крепкий у него закон.

— Убьет?! Такого закона нет… Иди к нам, в совхозе будешь работать никто не тронет.

Наконец Илья соглашается показать путь. Сам он не явится в главную резиденцию.

— Пусть думают — сами в гости пришли, — улыбается старик. — Больно хорошие ваши люди, потому дорогу показывать надо.

В поход двинемся на рассвете. Ночью не дает уснуть беспричинная тревога. Палатка светится, облитая лунным сиянием. Рядом стонет, бормочет во сне старик. В дальнем углу палатки вздыхает, не спит Пинэтаун.

Грустно одному, тоска щемит сердце. Будто из тумана выплывает Мария.

Просыпаюсь от легкого прикосновения — будит Пинэтаун. Светает. Полог палатки откинут. Долина еще в тени, но одинокие вершины горят, освещенные утренним заревом.

— Вставай, чай пить будем.

Чайник уже вскипел. Ильи нет. Вероятно, пошел ловить ездовых оленей. Умываемся в ручье холодной как лед водой. Лужицы у реки затянуты тонким, прозрачным ледком. Первые заморозки наступили.

Полчаса спустя, распрощавшись с Костей и Кымыургином, уходим в поход. Костя остается в лагере — приходится отложить поездку на факторию.

Хорошо ранним утром в горах. Воздух свеж и прохладен. Травы на альпийских лугах, синеватые от росы, никнут к земле. Золотое солнце встречает на перевале. А чистое небо словно обмыто родниковой водой.

По узкой тропинке, утоптанной горными баранами, едет Илья, сгорбившись в седле. Снизу, из долин, поднимается туман; его облачное море едва закрывает наш гребень. Кажется, что олени ступают по облакам, высоко-высоко над землей. Без сожаления вспоминаю далекий город. Разве сравнишь дымное городское марево с привольем гор!

В круглую долину спускаемся с первыми лучами солнца. Туман рассеялся. Вокруг, на пологих склонах, пасутся олени; темнеют скалы, запирающие долину. Учаги бегут рысью, чуя запах стойбища.

И вдруг совсем близко, в густых ивовых зарослях, звенит женский смех, слышны чистые девичьи голоса.

— Кто это, Илья?

— Крачки[12], - усмехается старик.

— Чайки?!

Выезжаем на поляну среди высоких ивовых кустов. У прозрачного родника пестрой стайкой собрались черноволосые девушки в расшитых кафтанах, с медными кувшинами в руках. Позванивая монистами, оживленно болтая, черноокие красавицы черпают воду, не замечая нас.

— Кыш, кыш, крачки! — машет посохом Илья.

Поднимается суматоха. Но девушки не бегут, приметив добрую улыбку старика. С жадным любопытством они разглядывают нас. Самые шустрые приветливо машут, смеются и что-то кричат на гортанном языке Нанги.

Илья грозит им посохом. Проезжаем мимо, улыбаясь и кивая смуглянкам.

— Ну, Пинэтаун, с такими красавицами забудешь Нангу.

Юноша грустно опускает голову. Жаль, что среди смуглянок не видно живого личика Нанги. Оборачиваюсь. Девушки вскидывают кувшины и, вытянувшись цепочкой, легко ступают мягкими мокасинами по тропинке. Издали они похожи на черкешенок, шествующих с кувшинами на плечах.

Меня радует эта встреча.

В стойбище есть и наши друзья — молодежь, которая всегда тянется к свету. Знают ли они о новом мире, расцветающем в далекой тундре и обжитой тайге?

В жилище Крепкой Руки нас встречает сестра Нанги. Илья что-то быстро говорит ей, высыпая из вьючной торбы плитки чая. Лицо молодой женщины омрачается, она любовно поглядывает на Пинэтауна.

— Илья, спроси у черноволосой, знает ли Нанга, что Пинэтаун приехал, давно ее ищет?

Старик переводит. Женщина вскидывает на меня свои чудесные, черные глаза.

— Вчера приходил Яркан, брат Нанги, из стойбища Большой Семьи. Письмо ему давала.

— Письмо? Разве она умеет писать?

— Нет, на бересте рисовала, — пренебрежительно щурится Илья.

Ого, так вот где Нанга научилась «рисуночному письму»! Кто эти люди, на каком языке говорят они?

— Чай пить надо… быстро поедем. Сегодня вернется Чандара. Жениха там готовят.

— Чандара вернется? Ромул у него в табуне гостит.

— Синий Орел хитрый — поди, разговаривать долго не будет.