Гибель счастливого города - [8]
Так вот, мы гуляли в парке, и я выбирала глухие тропинки. Нам обоим было как-то особенно хорошо. Том повеселел. Он схватил меня за руку и крикнул — бежим! Впереди была высокая золотая куча песка. Мы мигом взлетели на нее, остановились смеясь и держась за руки… И тогда я увидела внизу, вокруг кучи песка, целую стайку детей. Один мальчик в матросской блузе поднимает голову, смотрит на нас, вдруг подскакивает и кричит:
— Смотри, обезьяна!
Все головы — русые, черные, курчавые и бритые — поднимаются, как по команде, и со всех сторон раздаются голоса:
— Обезьяна!
— Дрессированная!
— Одетая!
— Смотрите, обезьяна!
Из соседних аллей бежит целая толпа детей и окружает нас. Том испугался, задрожал, прижавшись ко мне и не понимая, что произошло. Нужно было действовать. Взяв его за руку, спокойно, как только могу, спускаюсь с холма в шумную толпу и приказываю дать нам дорогу. Вокруг настоящая каша. Парень в матросской блузке суетится больше всех. Он подскакивает к Тому и срывает с его головы шляпу… И тогда разыгрывается дикая сцена. Заверещав, Том бросился на парня, используя все звериные средства, вплоть до ногтей. От нарядной блузы полетели клочья, а дети бросились врассыпную. Том ужасно сильный, и я испугалась, но парня спасла, и мы убежали из парка, как преступники.
В тот день я увидела, как Том, приблизив к зеркалу лицо, разглядывает себя с выражением удивления и боли. Потом, в отчаянии, он закрыл лицо руками и упал головой на стол… Я поняла, что случилось самое худшее. Да… худшее и ужасное.
Маска Гуинплена[2] была его проклятием, однако это было человеческое лицо, а что вы скажете о зверином теле и человеческой душе в нем! Разве можно придумать большую жестокость?
Арвуд отвернулся к окну и очень тихо сказал:
— Но вы сами, ведь вы сами, Ингрид, усиливаете ее. Разве обезьяна страдает от своей уродливости? Разве она завидует человеку? И наконец, хочет ли она быть человеком? А вы заставили его хотеть этого. Кто же тогда жесток, Ингрид?
Он взглянул на нее и только сейчас заметил, что она не слушает. Вся вытянувшись, она прислушивалась к тому, что творилось за дверью.
Чей-то хриплый голос невнятно говорил:
— …Так это и есть Томас Дан?., знаменитый музыкант. Я так и знал, так и знал…
— Ворн! — вскрикнул Арвуд, бледнея, и бросился к двери.
На фоне черной крышки рояля, поднятой, как щит, он увидел Тома, прислонившегося к ней спиной. Его голова спряталась между сведенными плечами, руки были прижаты к груди, а круглые глаза, глубоко сидевшие под нависшим узким лбом, испуганно и злобно смотрели на человека. Этим человеком был Ворн.
— И вы думали, Ингрид, что эта одежда, эти причесанные волосы скроют обезьянью физиономию? Вы зло пошутили, Ингрид. Я знаю, что эта черная шевелюра прячет волосатое ухо обезьяны…
Ворн шагнул к Тому и протянул руку к его волосам, чтобы отбросить закрывающие лицо пряди. Но в этот миг, оскалив зубы, Том яростно, по-звериному зарычал и прищурился, как животное, готовое защищаться.
Ворн отдернул руку, а Ингрид, вдруг вспомнив дикую сцену с парнем, только что рассказанную Арвуду, подбежала к Тому.
— Том, не надо. Том… Том…
Том задрожал и попятился к ее ногам.
Тот страх, который заставлял его в детстве прятаться в угол под холодным взглядом Ворна, наполнил теперь все его существо. Но к страху присоединилась лютая звериная злоба. Только прикосновение руки Ингрид обезоруживало его.
Он упирался согнутыми пальцами рук в пол и тихонько рычал.
В нем не было ничего человеческого.
Ингрид поняла, что это — конец.
Сухими глазами, в глубине которых горело отчаяние, она взглянула в лицо Ворна и звенящим от боли голосом сказала:
— Зачем вы это сделали?
Ворн погладил ладонью лоб, и не ответив ни слова, вышел.
…Так закончилась история Томаса Дана, музыканта, который прославился в течение одного месяца. О нем так же быстро забыли, и никто никогда не узнал, что большое свирепое животное за решеткой клетки в Центральном зоопарке некогда заставляло людей видеть мир прекраснее, чем тот был в действительности…
Ежедневно сторожа зоопарка видели маленькую женщину под густой вуалью, бесстрашно подходившую к клетке, и удивлялись послушанию свирепой обезьяны, которая позволяла маленькой женской руке ласкать свою жесткую гриву.
Никто никогда не повторил этого эксперимента, потому что Ворн, в тот же самый день, уничтожил все свои научные заметки и исчез из города неизвестно куда.
По-прежнему в стране рождались слабые дети с печатью вырождения, и статистика мертвым языком цифр рисовала путь к гибели.
Т. и Е. Кардиналовские
СОЛНЦА!
Каждый сердцем звонок,
Пьян вином весенним —
Солнца, туч и ветра!
П. Тычина
Пушистый ковер заглушал мягкие шаги Ченка, и Ренц не шелохнулся, когда он подошел.
— Я за тобой, Ренц! Пойдем.
Но тот сидел, низко склонив голову. Ченк положил ему руку на плечо и… вдруг побледнел.
— Ренц! — воскликнул с болью и ужасом.
