Гибель Помпеи - [54]

Однажды к ним в школу пришли тренер команды мастеров Герман Грозняк и прославленный игрок Шавлатов. Пришли они по Борисову душу.

Баскетбольная команда была гордостью города. Грозняк был личностью почтенной и уважаемой, директор сиял, сопровождая его. С этого и началось – на всех собраниях с захлебом, с закатыванием глаз: «Питомец нашей школы Борис Филимонов…» Как будто это именно он, директор, путем селекции, гибридизации, путем внедрения передовой педагогической науки вырастил эдакое чудо. Экзамены на аттестат прошли как по маслу.

Маленький щуплый Грозняк стал тренировать огромного Бориса, занимался с ним индивидуально, подключал к мастерам, учил финтам, проходам, игре у щита и прессингу, давал большие физические нагрузки, сгонял детскую пухлость. Борис беспрекословно подчинялся чернявому серьезному человеку, и вот три месяца назад Грозняк выпустил его на арену.

«Новая бомба Германа Грозняка!», «Юный питомец Грозняка вновь принес своей команде 30 очков!» – кричали по всей стране спортивные и молодежные газеты. Теперь уже Борис стал питомцем хитроумного тренера Грозняка. Его прочили в олимпийскую сборную.

Итак, они шли вдвоем с Ляховым по вечерним улицам незнакомого города. На перекрестке двух главных улиц, на шумной городской плешке, они остановились, и тут же из молодежного кафе к ним выскочил Шавлатов.

– Але, мальчики, все в ажуре! – закричал он. – Пошли, пошли! – и затащил их в кафе.

В кафе, в углу, вихлялись над коктейлями три девицы – одна черненькая, одна рыженькая и курносая блондинка.

– Значит, так, – сказал Шавлатов. – Черненькая – мой хороший друг еще по прошлогоднему первенству, с рыженькой повздыхает Ляхов, а курносый кадр для Борьки. Не тушуйся, Борька, – у нее метр восемьдесят, не меньше.

Девицы, как по команде, сделали квадратные глаза при виде Бориса.

Шавлатов мигом всех перезнакомил, заказал девицам еще по коктейлю, себе крюшон, а Ляхову и Борису тоже коктейли, но молочные – ничего; вот завтра припилим литовцев, тогда выпьем.

Девицы перешептывались, хихикали, а Борис сидел красный до ушей. Он вообще-то первый раз был в кафе, никогда ему и в голову не приходило зайти в молодежное кафе, где крутят бедрами ловкие паренечки среднего роста, а тут еще все на него глазели, со всех столиков на него пялились, и за стеклянной стеной на улице собралась целая толпа. Только курносая на него не смотрела.

После коктейлей отправились гулять в парк и разошлись парами по разным аллеям. Борис и опомниться не успел, как оказался наедине с курносой.

Они шли по темной аллее, над ними поскрипывали высокие сосны, где-то неподалеку играла музыка. Борис молчал, он был в неслыханном судорожном волнении, в смятении, в ознобе. Девица шла чуть впереди. Она действительно была высокой, примерно ему по грудь, и крепкой, ладной, эдакой спортивной кобылкой с выделяющимися икрами. Она тоже молчала отчужденно, а может быть, и враждебно, может быть, она злилась на подруг, поставивших ее в такое идиотское положение.

Они шли и шли по темной аллее, и Борис совсем уже пришел в отчаяние – он не видел никакого выхода из этой молчаливой прогулки, да и вообще он впервые гулял с девушкой в парке.

– Может быть, немного посидим? – наконец выдавил он. Девушка тут же резко повернула к скамье и села, запахнув плащ.

Борис осторожно присел рядом. Скамья угрожающе качнулась под его тяжестью.

– Сигареты у вас есть? – спросила девица.

– Я не курю, – ответил Борис. Ему стало жарко.

Девица плотнее запахнулась в плащ, положила ногу за ногу.

Плащ у девицы был короткий, а юбка и того короче, и бедро оголилось почти наполовину. Лицо же у девицы было намеренно каменным, замкнутым, что было в общем-то смешным при ее курносости.

Борис сцепил пальцы своих огромных рук, сжимал, разжимал, жалко улыбался.

– А вы… (о, боги, боги детства, пузатый слоник, когда я был маленьким)… вы, что же… (внезапная смелость, влияние морского ветра, долетевшего сюда из бескрайних лохматых просторов)… вы, значит, тоже… (ай-я-яй, как такого крокодила только мама уродила – или точнее – ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца)… вы… э… э… тоже, значит, уже… (о ужас, воробушка, воробушка)… как-то… (ужас, крушение, при повороте тела разбил чайный сервиз)… так сказать… (сколько вообще разбил посуды)… вы, значит, тоже… (ложный драйв с угла и два гигантских шага к щиту)… тоже в баскетбол играете?.. (бросок – два очка!).

– Ой, умру, – сказала девица в сторону и чуть повернулась к Борису. – Да нет, раньше играла, а сейчас поступила в училище живописи и ваяния и со спортом покончила, не до этого.

– Значит, вы художник?! – воскликнул Борис, восхищенный обилием слов, вылетевших из ее уст, и восхищенный уже самой особой художницы.

– Будущая, – сказала девица и кашлянула. – Курева, значит, нет?

– Знаете, это моя мечта – стать художником, – заговорил Борис, – я очень люблю рисовать, и находили вообще-то способности и…

– Серьезно? – девица заинтересованно задрала голову, взглянула Борису в далекое, высокое лицо, маячившее среди ранних звезд.

«А голова у него красивая, – может быть, подумала она вдруг, – только целовать его с лесенки надо».