Гибель отложим на завтра. Дилогия - [17]

Аданэй на секунду замешкался. Гиллара наверняка узнала, кто он, иначе с чего бы такое доброе отношение? Опальная сестра царя вполне могла придумать, как использовать опального кханади в своих целях. Но тогда почему она спросила его имя? Хочет убедиться, что не ошиблась? Или это проверка?

«Языком илиринца говорит сам Ханке двуликий», — вспомнилась бытовавшая в Отерхейне пословица.

— Айн, меня называют Айн, госпожа, — назвал Аданэй только что придуманное имя.

— Что ж, Айн, думаю, тебе уже сказали, где ты находишься?

Он кивнул, и женщина продолжила:

— Вот и хорошо. Теперь ни о чем не волнуйся, чувствуй себя спокойно.

Заметив удивление собеседника, Гиллара усмехнулась.

— Не понимаешь причину моего гостеприимства? Так я объясню. Ты, судя по акценту, из Отерхейна?

— Да, госпожа.

— Кем же ты был в Отерхейне?

— Рабом, — быстро откликнулся Аданэй. — С детства.

— Странно… — протянула Гиллара. — Там, у столба, ты говорил иное.

— Прости, госпожа, я ничего не помню. А что я говорил?

— Что ты не раб.

— Не помню… Может, я бредил.

— Почему-то я так и подумала, — снова заулыбалась Гиллара. — Но сейчас это уже не важно. В любом случае — ты из Отерхейна. А значит, тебе непросто будет меня понять, поскольку Отерхейну в лучшем случае еще только предстоит сделаться цивилизованным краем. Но я постараюсь объяснить. Видишь ли, Илирин очень отличается от страны, в которой ты вырос. У нас потрясающие скульптуры, живопись, музыка. И мы очень ценим красоту, в том числе и красоту людскую. Поэтому стараемся окружать себя слугами и рабами, которые соответствовали бы нашему чувству прекрасного. Но хорошие рабы стоят дорого, а я, увы, в опале, лишних денег у меня нет. Поэтому, когда я увидела тебя на каменоломне, то… — женщина запнулась. — Скажем так, я забрала тебя оттуда. Можешь считать, что тебе повезло.

— Я… даже не знаю, что сказать и как отблагодарить тебя, госпожа. Я никогда не забуду твоей доброты.

— О, я делала это для себя, — проворковала Гиллара. — Так что не благодари. Живи в замке и украшай его собою. Изредка я стану давать тебе мелкие поручения, но работой ты загружен не будешь. А теперь возвращайся в кровать, все-таки ты еще не до конца оправился, вид у тебя бледный. Завтра навещу тебя снова.

И она ушла. Аданэй, последовав ее совету, вернулся на ложе и, уставившись в потолок, задумался Он знал о странном эстетизме, присущем илиринцам, а потому объяснение Гиллары могло показаться правдоподобным, если бы не одно но: вряд ли в избитом оборванце кто-нибудь заподозрил бы красавца. А потому оставалась лишь одна версия: Гиллара узнала в нем кханади. Вот только каким образом? Татуировка-коршун? Разглядеть ее, скрытую под волосами, было непросто. Но если очень хорошо присмотреться, то возможно. А Гиллара, видят Боги, имела возможность присмотреться. Но почему она скрывает свое знание? Зачем притворяется, какие планы строит на его счет?

Додумать мысль и прийти к каким-то выводам Аданэй не успел, дремота навалилась неожиданно, и он погрузился в сон.

* * *

Прошло несколько недель, и Аданэй освоился с новой ролью. Теперь он вел весьма праздную жизнь, почти такую, как в бытность беззаботным кханади. Почти — потому что слишком уж смущала Аданэя неопределенность собственного положения. Все это время он пытался понять, зачем понадобился Гилларе. Расспрашивал служанок, прислушивался к чужим разговорам, но так и не услышал ничего важного.

В одиночестве он теперь оставался редко: в том конце замка, в котором он жил, почти не смолкали девичьи голоса. Служанки, изголодавшиеся по общению с мужским полом (конюшие и немногочисленная стража, набранная из окрестных поселений — не в счет) не упускали случая поболтать с Аданэем. Когда же, порою, он уставал от их болтовни, то уходил в свою комнату и никого не впускал, изредка делая исключение для Ли-ли — не то воспитанницы, не то служанки Гиллары.

«Моя маленькая ворожея», — смеясь, называл ее Аданэй. Кажется, ей это нравилось.

Голос Ли-ли — тихий, но глубокий — всегда звучал ласково и дружелюбно, и никому не доводилось слышать, чтобы она громко смеялась, зато легкая полуулыбка почти никогда не сходила с ее губ. С ней хорошо было просто сидеть рядом и молчать, погружаясь в собственные мысли. Прочие служанки, видя, как выделяет Аданэй Ли-ли среди них, почему-то воспринимали это как должное, словно признавали за ней превосходство. Гиллара в девочке и вовсе души не чаяла, и это также явилось причиной интереса Аданэя к Ли-Ли: он полагал, что если Гиллара о чем-нибудь и проговорится одной из прислужниц, так только ей. А уж влюбленная девушка не сможет утаить от своего Айна известие об опасности, если таковая будет ему угрожать.

Аданэй не подозревал, что Ли-ли давно мучилась тем же вопросом, что и он. Девушка неплохо знала свою наставницу и понимала, что Гиллара в нынешнем — бедственном — положении не станет держать раба просто так, как бы он ни был молод и хорош собой. Но еще она знала, что женщина весьма осторожна, и вряд ли проболтается о своих планах даже воспитаннице. А потому девушка старалась, когда могла, прислушиваться, а иногда и подслушивать разговоры Гиллары с Ниррасом, в надежде, что между собой они обмолвятся о дальнейшей судьбе Айна.