Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том - [18]

– Нууу… Я бы так не сказааал, – протянул Оливи, и его карие глаза снова стали маслеными и противными.

– Не лезь к ней, говорю! – повысил голос дядя Жоль. – Вот когда будется замуж пойти, Клементина ей всё скажет. А покудова раное… Кх, как бы это натолковать-то… – закряхтел дядюшка Жоль, подбирая слова. – Доченька, – смущенно наклонил он голову и потер клок волос на лбу. – Ты же знаешь… кх… хм-да… что охолащивают петухов, чтобы и мясу сталось больше́е, и жиру… Так вот суть та же, что и Оливи сказал.

– А зачем так делают с людьми? – изумилась Маргарита. – Безбожники кушают людей, как великаны из Варварий?

– Нет, ну же! Сам тебе всё расскажу, а то от батюшки и матушки, похоже, толка не будет, – веселился Оливи.

Тут вскипела тетка Клементина и набросилась на племянницу.

– А ну давай поди отсюдова, да поживее, вертигузка! Ночь уж, започёвывать поди! Подыматься тебе на рассвете надобно, не забыла? Назавтру доскоблишь.

Видя нежелание Маргариты уходить, она схватила ее за плечо и потянула к коридору – ко второму выходу из кухни.

– Ну пожааайлста, – чуть не плача, упираясь и пытаясь освободиться, запричитала девушка. – Ну, тетушка Клементинушка, ну пожайлста, ну не гоните! Я лишь знать хочу: Лодэтский Дьявол нападет на Элладанн или нет? И стал ли он демоном, раз упло́тил Дьяволу душу и этакое ныне вытво́ривает?

– Да экой он демон… – раздраженно проворчал дядя Жоль. – Еще чего не хватало… Демон, дочка, тварь непростая и тихая, да и до золоту демону интересу нету… Сказал же Оливи: безбожники этогова лодэтчанину в Сольтелю сцапали. Предатель веры – вот кто он, – и всё тута! Так жизню себе позорно и сберег: отрекся он от Бога и от меридианского кресту. Наверное, и на распятие плюнул, скотина, если чего не хуже́е, – я слыхивал, что лишь так можно́ уцелеть в Сольтелю, у безбожников-то. А то, что его тама… охолостили, – понизил он голос на щекотливом слове. – Так эт точно, поди, истинна правда! Говорют, он на войну поспел опосля венчанию. Кто б так сделал, как не скопец? Хоть немного-то надо побыться с женою, хм-да… законным дитём понаживаться… И не нападет он на нас, не боись, дочка. Коли возьмет Бренноданн, а я всё ж таки не верю в это, то богатств ему из стольного граду кораблёв вывозить не хватит. Ну а если нападет, то мы ответим! Чего нам до огню в воде? Лани от Элладанна далече! Да у нас всё ж таки тоже пороху есть!.. Всё, тетка твоя правая – почивать уж поди!

– Но дядюшка, а твоя лавка? – умоляюще посмотрела на него девушка, и добродушный толстяк сразу размяк под взором прекрасных сиренгских глаз.

– Ах, чтоб… ничто не поделывать… Пойдем, – отодрал он руку жены от плеча племянницы. – Возьми всё, что хотишь, а скушать и завтра могёшь, а чего и на послезавтру оставь. Зачем всё сразу-то снедать, как ты любвишь?

Они еще не вышли из кухни, когда тетка Клементина присела к сыну и зашептала ему так громко, что дядя с племянницей ее отлично слышали:

– Не глазей ты на эту вертигузку. Добру от нее не будется с ее-то Пороком, с Любодеянием… Я тебе отменную невесту сыскала. Из порядочной и почтимой семьи.

– Красивая? – тоскливо спросил Оливи.

– Богатая! – радостно ответила ему мать.

– Значит, некрасивая…

Это было последнее, что донеслось до Маргариты из кухни, кроме обреченного вздоха ее сужэна.

________________

Дядя отворил дверь в темную лавку – и Маргарита позабыла всё, что случилось с ней за этот щедрый на дурные события день, даже о Лодэтском Дьяволе и о том, что он может напасть на их город. Вот оно – чудесное окончание прескверного дня! Она получит самый лучший на свете подарок!

Но едва дядя Жоль переступил порог, свет от глиняной лампы в его руке вырвал из тьмы картину, от которой громкий, полный боли вопль разнесся по дому. Шедшая следом Маргарита замерла от ужаса: любимые часы дядюшки были сломаны! На полу валялись железные зубчатые кольца, а маленькая принцесса в розовом нарядном платьице и с белокурыми волосами ангела, с каких отклеилась и унизительно обвисла тиара, скособочилась вверху своего замка. Малютку толкало вперед и назад за балкончиком, и она билась головой об дверную створку. При этом принцесса не забывала подносить сразу две алебастровые ручки к лицу и раздавать воздушные поцелуи.

Оцепенев, Маргарита обхватила ладонями щеки и широко распахнула глаза, а дядя Жоль заскулил, как щенок, и, засовывая руки за слишком высокий для него балкончик, запрыгал мячиком у часов, из-за чего под весом толстяка грозили обвалиться половицы. Но, то ли его пальцы были слишком большими, то ли малый рост дядюшки не позволял разглядеть поломку, у него ничего не выходило: он прыгал и жалобно подвывал, принцесса продолжала биться головой о раскрытую дверцу своего замка.

– Чего еще стряслося? – возникло в полумраке настороженное лицо Клементины Ботно.

Дядя Жоль снова заскулил, выше и протяжнее. Оливи раскатисто захохотал.

Тетка Клементина не знала, что ей делать. Ей очень хотелось накричать на супруга из-за этой игрушки, и, наблюдая, с каким трепетом он пытается спасти куколку, она чувствовала смесь из ревности к этой вертушке и из удовольствия оттого, что ту заслуженно колошматило. Но Жоль Ботно выглядел так, словно находился в шаге от сердечного удара или помешательства. Оливи смеялся уже беззвучно, однако смех его распирал и душил. Обхватив рукой живот и согнувшись пополам, он другой рукой иногда бил по стене и говорил: