Гибель королей - [4]

А потом неожиданно слева от меня выскочили две пастушьи собаки и с лаем бросились на чужаков. Гибкие и стремительные, они кружили вокруг чужаков, то и дело бросаясь на них, щелкая зубами у их ног и отбегая. Только один из чужаков был вооружен мечом, но по тому, как неуклюже он замахнулся на суку, когда она подскочила к нему, и промахнулся, я понял, что владеть им он не умеет. Один из двоих лучников поднял лук и оттянул тетиву, но вдруг упал, как будто его ударили невидимым молотом. Он повалился на спину, а стрела взвилась в небо и упала между деревьями позади меня, не причинив никому вреда. Собаки припали на передние лапы и, оскалившись, зарычали. Поверженный лучник пошевелился, но встать, по всей видимости, не смог. Остальные испуганно сбились в кучу.

Другой лучник поднял лук и вдруг отпрыгнул, выронил оружие и прижал руки к лицу. Я разглядел струйку крови, яркой, как ягоды остролиста. Кровь окрасила белый снег под ногами лучника, который не отнимал рук от лица и сгибался от боли. Собаки залаяли и ринулись в лес. Пошел мокрый снег, тяжелые ледяные капли громко застучали по голым веткам. Двое из чужаков двинулись к хижине пастуха, но были остановлены окриком вожака. Он был моложе остальных и выглядел более зажиточным, во всяком случае, не таким нищим. Его узкое лицо украшала короткая светлая борода, облик дополнял проницательный взгляд. Он был одет в длинный кожаный жилет, под которым я заметил кольчугу. Значит, он либо воин, либо просто украл кольчугу.

– Лорд Утред! – позвал он.

Я не ответил. Мое укрытие было надежным по меньшей мере сейчас. Я знал, что мне нельзя шевелиться: ведь они наверняка оглядывают заросли, напуганные нападением невидимого противника. Кстати, а кто это был? Скорее всего боги, подумал я, или, возможно, христианский святой. Алнот, вероятно, ненавидит разбойников, если они убили его, а эти чужаки – точно разбойники, и кто-то послал их, чтобы убить меня. В этом не было ничего удивительного, потому что в те годы у меня имелось немало врагов. Враги есть у меня и сейчас, хотя я живу за надежным палисадом в Северной Англии, но в ту далекую зиму восемьсот девяносто восьмого года Англии еще не существовало. Были только Нортумбрия и Восточная Англия, Мерсия и Уэссекс, и в первых двух правили датчане, Уэссекс принадлежал саксам, а в Мерсии царил хаос: одну часть занимали датчане, другую саксы. Я сам себе напоминал Мерсию, потому что родился саксом, а воспитан был датчанином. Я продолжал поклоняться датским богам, но судьба обрекла меня защищать саксов-христиан от вездесущих датчан-язычников. Так что многие датчане могли желать моей смерти, однако мне трудно было представить, чтобы для этого дела кто-то из них нанял бы разбойников из Мерсии. Были еще и саксы, которые с радостью посмотрели бы, как хоронят мой хладный труп. Мой кузен Этельред, лорд Мерсии, даже заплатил бы за то, чтобы увидеть, как забрасывают землей мою могилу. Но он подослал бы ко мне воинов, а не бандитов, ведь так? И все же мне казалось, что скорее всего за этими чужаками стоит именно он. Он был женат на Этельфлед, дочери Альфреда Уэссекского, однако я уже успел наставить Этельреду большие рога, и он, по всей видимости, решил щедро отблагодарить меня за это, послав ко мне тринадцать разбойников.

– Лорд Утред! – снова позвал молодой, но ответом ему послужило лишь испуганное блеяние.

Овцы рекой текли по тропинке через лесок, подгоняемые собаками, которые покусывали их за ноги. Когда овцы добежали до чужаков, собаки разделились и стали сгонять животных так, чтобы они обступили чужаков плотным кольцом. Я от души расхохотался. В то холодное воскресное утро лучшим полководцем показал себя не я, Утред Беббанбургский, человек, который на берегу моря убил Уббу и который разгромил армию Хэстена при Бемфлеоте, а самый простой пастух. Его обезумевшие от страха овцы настолько плотно сгрудились вокруг чужаков, что те не могли и шагу ступить. Собаки завывали, овцы блеяли, и тринадцать разбойников все острее ощущали свое отчаяние.

Я вышел из леса.

– Кто звал меня? – крикнул я.

Молодой предводитель было ринулся ко мне, но тут же натолкнулся на плотное кольцо овец. Он попинал их, потом выхватил меч, но чем энергичнее он пробивал себе дорогу, чем сильнее паниковали овцы, а собаки не пускали их из кольца. Молодой чужак в сердцах выругался и подтащил к себе Уиллиболда.

– Выпустите нас, или мы убьем его, – заявил он.

– Он христианин, – сказал я, показывая ему висевший у меня на шее молот Тора, – так что мне плевать, что вы с ним сделаете.

Уиллиболд ошеломленно уставился на меня, но в следующий момент обернулся, привлеченный полным муки возгласом: это один из разбойников заорал от боли. Снег опять окрасился красным, и на этот раз я увидел, кто все это учудил. Отнюдь не боги, а пастух, который вышел из-за деревьев с пращой в руке. Он достал из мешка камень, вложил его в кожаный ремень и раскрутил пращу. Она со свистом рассекла воздух, он выпустил один конец, и еще один камень полетел в сторону чужаков.

Они в панике пригнулись, и я знаком дал понять пастуху, чтобы он выпустил их из своеобразного загона. Он свистом отозвал собак, и люди и овцы мгновенно разбежались в стороны. Из чужаков на месте остался только первый лучник, он все еще лежал на земле, сраженный камнем в голову. Молодой предводитель – он оказался храбрее остальных – пошел ко мне, вероятно, решив, что товарищи поддержат его. Однако никто за ним не последовал. Его лицо исказил неподдельный страх, он обернулся, и в этот момент сука бросилась на него и вонзила клыки в руку с мечом. Он заорал, попытался стряхнуть собаку, но к ней на подмогу уже мчался другой пес. Парень еще орал, когда я мечом плашмя ударил его по затылку.