Гибель Иудеи - [21]

Его снова оскорбил ее тон. Он гордо назвал себя.

— Я — Тит!

— Тит? — переспросила она с пренебрежительным равнодушием. — Кто это Тит?

— Тит — сын Флавия Веспасиана, — резко сказал он. — Имя отца ведь ты слыхала?

Она не изменила тона.

— Веспасиан, — повторила она, как будто припоминая что-то. — Ах да, это посланный Нероном полководец. Он хочет завоевать Иерусалим.

— Он его завоюет.

— Да?

Он гневно топнул ногой. Она не обратила на это внимания и медленно сказала, как бы только для того, чтобы не молчать:

— Так ты — Тит. И больше ничего. Только сын Веспасиана?

— Германия и Британия могли бы тебе рассказать о подвигах Тита, а Галилея и Иудея, надеюсь, будут помнить тот день, когда Тит переступил их границы.

Она не расслышала последних слов.

— Германия и Британия? Ах да, это какие-то дикие страны на севере? — Она подняла руку и потянулась за висящим над головой листом.

Он почувствовал скрытую иронию в ее словах и не мог сдержать закипавшей злости.

— В чем цель твоих вопросов, — проговорил он, — и этого тона? Ты хочешь вывести меня из терпения или оскорбить? Не забудь, что я римлянин, а римляне умеют мстить.

Он схватил ее руку и насильно опустил ее, глядя прямо в глаза. Вероника выдержала его взгляд.

— Разве римляне мстят и женщинам? — медленно проговорила Вероника.

Она улыбнулась, когда он отпустил ее руку. Его замешательство росло. Сначала она казалась ему только прекрасной, прекраснее всех, кого он знал и чьей любви добивался. Теперь же он увидел, какой мощный дух в этом прекрасном теле. Странный, жестокий, своенравный и обаятельный дух. Вероника казалась ему подобной таинственному богу ее народа, неприступному, холодному… Но она не была холодна, когда отдавала свои губы его поцелуям. Это было во сне, и она думала о ком-нибудь другом. Кто же был тот, кому предназначалась любовь этой божественной женщины? Им овладело страстное желание узнать его имя. Не в силах сдержаться, он спросил об этом Веронику.

Она не подняла глаз и, сорвав листик, стала теребить его в руках. Мягкая мечтательная нега разлилась по ее лицу. Она снова показалась ему такой же обаятельной, как в первую минуту, когда он увидал ее спящей. Он не мог отвести от нее глаз.

— Кого я люблю? — повторила она задумчиво. — Да разве я сама это знаю?

— Но когда ты спала, — проговорил он смущенно, — ты так потянулась ко мне, как девушка, которая ждала своего возлюбленного…

— А если бы я тебе сказала, что было бы?

Странный гнев овладел им.

— Я бы этого человека… — вспылил он и вдруг остановился, увидав, что Вероника смеется.

— Неужели так легко овладеть твоей любовью? — проговорила она с насмешкой. — Ты отдаешь ее первой встречной женщине, которую увидел в лесу. Ну да, темные глаза и золотистые волосы! Бедный мальчик. Вероника может полюбить только одного человека.

— Кто он?

— Цезарь, — ответила она, глядя ему прямо в лицо.

Он с изумлением взглянул на нее.

— Цезарь? — пробормотал он. — Нерон?

— Разве Нерон цезарь? — спросила она в ответ.

— Я тебя не понимаю.

— Да разве я себя понимаю? Я не о таком цезаре говорю. Пред ним весь мир склоняется, а он все-таки дрожит, боясь кинжала кого-нибудь из своих рабов. Мой цезарь не таков.

— Каков же он?..

Она посмотрела куда-то вдаль.

— Быть может, он еще не родился, — проговорила она задумчиво.

Он не знал, что думать о ней; его ослепляла ее душа, ежеминутно менявшая свой цвет. И все-таки его влекло к ней, как бабочку, которая летит на огонь и сгорает.

Наступило долгое молчание, только слышны были журчание ручья и жужжание жуков. Издали раздался громкий звук труб.

Это означало, что Веспасиан прибыл на Кармель и приближался к алтарю иудейского бога.

Вероника поднялась и направилась к опушке леса.

— Куда ты? — спросил Тит.

— Посмотреть на римлянина перед алтарем нашего бога, — ответила она с усмешкой. — Если хочешь, можешь идти за мной.

В один миг он подбежал к ней и заглянул в ее спокойное лицо.

— Ты еще гневаешься на меня, Вероника? — спросил он мягким, вкрадчивым голосом.

— За что? За то, что ты поцеловал меня во сне? Я уже об этом забыла.

— Будет время, когда ты об этом вспомнишь, — сказал он мрачно.

— Вот как?

— Да. Это будет тогда, когда Рим украсит меня вот этим за разрушение Иерусалима, — ответил он, вынимая лавровую ветвь, которую Вероника не заметила раньше.

Она посмотрела на нее и побледнела.

— Лавровая ветвь… — пробормотала она. — Где ты нашел ее?

Он с некоторым удивлением взглянул на нее.

— Ручей пронес ее мимо меня, когда я выслеживал исчезнувшую мореплавательницу.

Она сжала губы и пошла вперед. Глубокая складка легла между ее тонко очерченными бровями, придавая лицу что-то демоническое. Он не обратил на это внимания, думая все время только об одном: кого она любит?

Когда они приближались к поляне, где был сооружен алтарь, Вероника вдруг обернулась к Титу.

— Отдай мне ее, — глухо проговорила она и потянулась за веткой.

— Зачем?

— Эта ветка моя, я бросила ее в ручей. Значит…

Быстрым движением он спрятал ветку за спину.

— То, до чего дотронулась рука Вероники, — сказал он с улыбкой, — драгоценно для Тита. Я ни на одну минуту не расстанусь с твоей веткой.

— Все-таки я требую отдать ее. Она предназначается не тебе.