Гибель гранулемы - [64]

Анна взяла Павла под руку, сказала, заглядывая ему сбоку в лицо:

— У меня новость, Панюшка.

Он смотрел на нее нежно и почти не разбирал слов, улавливая только это «Панюшка», сказанное совсем маминым голосом.

— Папе обещают еще одну комнатку, и теперь у него и у меня будет свое жилье.

— Что?.. Жилье?.. — переспросил Павел и внезапно покачал головой. — Нет, это не годится, Анна. Мы получим комнату у завода. Свою. Добытую своими трудами. Зачем нам начинать завтрак с незаработанного хлеба?

Анна не стала спорить. Она спросила:

— Врачи не запретили тебе работу на высоте?

— Нет. Они полагают, что на высоте легче дышать и больше видно.

— А при чем тут «больше видно»? — удивилась Вакорина.

Павел улыбнулся:

— Это я уже прибавил от себя. Мне сегодня здорово дышится, Аня.

Она бросила на него быстрый взгляд и чуть покраснела:

— Что тебе сказал Герчинов?

Павел был готов к этому вопросу. Он понимал: еще не раз — и сегодня и завтра, и через месяц Анна будет проверять его, допытываться, — сказал ли он правду тогда, в саду.

— Герчинов говорил о гранулеме, Анна. Еще о настроении, о воле к жизни. Он толковый человек, этот старик и доктор.

— Гибель гранулемы… — чуть прихмурила глаза Вакорина. — Для этого нужны года, Павел. Микробы, что в душе, хуже микробов тела. Для тех, для первых еще нет всесильных микроскопов.

— Ну, хорошо. Не будем об этом больше. Куда ты получила назначение?

— Господи! — всплеснула руками Анна. — Разве я тебе ничего не сказала?

Она назвала номер школы.

— Это здесь, в Магнитке?

— Здесь, милый.

Шагая с ним в ногу, говорила задумчиво:

— Ты заметил, как схожи наши фамилии?

— Еще бы! Но все же придется выбрать одну. Если ты не против.

Она покраснела и ничего не ответила.

Павел спросил:

— Ты не знаешь: мужу и жене можно целоваться на улице?

— Во Франции — да. Мне говорили туристы.

— А в России?

— Нет… Разве на вокзале…

Абатурин вспомнил, что именно вокзал использовал с этой целью Гриша Блажевич и рассмеялся:

— Мы едем на вокзал, Анна!

— Потерпи. Скоро будем насовсем вместе, и тогда ты сможешь делать все, что захочешь.

— Я ждал двадцать с лишком лет. Можно умереть от нетерпения.

— «Умереть», — медленно повторила Вакорина, думая о чем-то другом. — Умереть… Гнусное все-таки слово.

Упрямо тряхнула тяжелой волной волос:

— Нет, человек никогда не примирится со смертью. Ты можешь называть это как угодно: идеализмом или оптимизмом, не имеет значения. Но человек будет искать бессмертия, как сказки искали и ищут живую воду. Будет искать до тех пор, пока не найдет. Ты не согласен со мной?

— Нет, отчего же. У человека чудо-голова, и никто не знает, что еще она может придумать.

— Голова и воля, — уточнила Анна. — Неистребимая воля к жизни. Я буду внушать это своим ученикам.

Они медленно подходили к большому промтоварному магазину, когда из его дверей вышла молодая женщина с ребенком на руках. Рядом с ней шел ничем не примечательный мужчина, вероятно, отец ребенка. Малыш хандрил и взбрыкивал ножками.

— Вовка, — говорила мать, — ты не у себя дома. Нечего ныть.

Голос и фигура женщины показались Павлу знакомыми. Косы цвета ржаной соломы выбивались из-под платка.

— Вера Ивановна! — вспомнив женщину, крикнул Павел. — Здравствуйте!

Ему было приятно, что доброжелательная и спокойная женщина, с которой его когда-то свела дорога, увидит Павла рядом с красивой девушкой.

— Ах, это вы, Павел! — заулыбалась Вера Ивановна. — Вася, познакомься с Павлом.

И она первая подала руку Анне.

— И Глаша здесь, — повернувшись к Павлу, сообщила она. — Мы все сегодня в город приехали. За покупками.

«Где же она?» — хотел спросить Павел — и увидел Глашу.

Она торопливо вышла из дверей того же магазина и быстрыми шагами догоняла сестру и зятя. Ее черные выпуклые глаза смотрели холодно и вяло, русые кудряшки под беретом трепыхались от быстрой ходьбы.

Увидев Павла, она на мгновение открыла в улыбке ровные мелкие зубы, но, заметив рядом с ним девушку, согнала улыбку с лица и равнодушно кивнула головой.

Вскоре они расстались.

Неторопливо шагая с Анной в ногу, Павел сказал:

— Они — сестры, и совсем разные. Но, кажется, одно роднит их: и та, и другая никогда не любили по-настоящему.

Он заглянул сбоку в глаза девушке, спросил:

— У нас ведь все будет по-другому? Правда?

— Конечно же, — хмелея от его взгляда, откликнулась Анна. — А иначе просто не стоит жить.

ВОТ ТЫ УЖЕ И НЕ МАМКИН, ПАНЮШКА

Павел толкнул дверь своей комнаты и застыл на пороге в радостном волнении. У стола сидели бабушка и мама, беседовали с Влаховым. Когда Павел вошел, они замолчали. Абатурин бросился к матери, оторвал ее от пола, поцеловал.

— Медведь, чисто медведь, — ворчала мать, и в ее голосе звучала гордость.

— Здравствуйте, бабаня, — сказал Павел, опуская мать на пол. — Не ждал я такую радость.

— Здравствуй и ты, Паня, — отозвалась бабушка, и Павлу показалось, что поздоровалась она сухо и даже раздраженно.

Потом повернулась к Влахову, заметила, хмурясь:

— Ты поди погуляй, парень. Мы тут по семейному делу поговорим.

— Не разбира́м, — покачал головой Влахов, явно не желая уходить.

— Иди, иди, — проворчала бабушка. — Чего тут разбирать?

— Ще до́йде вре́ме, — засмеялся Влахов, — кога́то ще се разка́ете за то́ва.