Геворг Марзпетуни - [17]

Седа встала и принесла ожерелье, которое незадолго до того прислужницы сняли с царицы.

— Никогда, никогда я не расстанусь с ним. И когда я умру, Седа, непременно скажи, чтобы его положили со мной в гроб.

— Милая царица, почему такие грустные мысли? Пусть умирают твои враги или те, кто понапрасну обременяет мир.

— Увы, оно принадлежит не мне!.. Но та минута, когда это ожерелье обвило мою шею, была самой счастливой в моей жизни. Я никогда ее не забуду.

— Значит, царица-мать подарила тебе его в первую же вашу встречу? — спросила Седа с любопытством.

— Нет, я еще не все рассказала. Через два дня происходила царская коронация. Собор святого Григория был переполнен. Там находились: католикос Иоанн, старейшие епископы, весь царский род, нахарары[8] княжеские семьи и вся армянская знать. Но среди них самым прекрасным был царевич Ашот. Все взгляды были устремлены на него, все мысли были заняты им. С начала торжества и до его конца прекрасные девушки не сводили с него глаз. Я тогда еще не знала, какие у меня права на него, но уже начала ревновать, так он был прекрасен. Только возвышенные молитвы и обряд коронации охладили немного мой пыл и заставили молиться вместе со святыми отцами о здравии новокоронованного царя и даровании ему побед. О, какие это были возвышенные молитвы и сколько в них было горячей веры!

— Блаженны глаза твои, царица, что видели это торжество, и уши твои, что слышали эти молитвы. Дождаться бы и мне когда-нибудь… Ах, что я говорю… да продлит господь жизнь моего государя.

— Да, Седа, это было возвышенное и трогательное зрелище. Я удивляюсь, как царь, помазанный с таким торжеством, мог сойти с пути истинного и как присутствующие на подобном празднестве князья могли изменить ему… Когда католикос, после опроса государя, обратился к народу и спросил: «Хотите ли вы находиться под властью сего человека так же, как он обещал хранить вас, и хотите ли вы верой и правдой утвердить его царствование и исполнять покорно его приказания?» — вся церковь в один голос воскликнула: «Да, да, он наш владыка и царь!» А теперь, кто из князей остался ему верен, кто не восстал против него?..

— Ах, милая царица, расскажи, умоляю тебя, как происходил обряд коронования? А из молитв ты ни одной не помнишь?

— Они очень длинные, Седа, пересказать их невозможно. Надо их слышать, видеть торжество. Прежде всего царю вручают меч, потом царский перстень, затем корону.

— А молитвы?

— Каждый раз читают особые.

— Что, например, говорят при вручении меча? Это очень любопытно. Дают ему право разить?

— Конечно. Но… что я хотела вспомнить? Забыла… Подожди. Да, его взгляд… Он ни на кого не смотрел. Все ловили его взгляд, но никто не знал, на кого он посмотрит. Когда епископы вручили ему меч и католикос высоким и ясным голосом прочел: «Прими меч сей из рук апостольских епископов. Сим воцаришься ты во спасение церкви и всего народа, который твоей державной рукой опекается. Опояшь меч вокруг чресел своих, и царствуй в духе истины, и да возвысишься сим над нечестивыми и неверующими… и да спасешь сим народ свой и церковь и будешь споспешником вдов и сирот, освободителем пленных и утешителем сокрушающихся…» Тут государь поднял в первый раз свой взор и остановил его на мне. Мне казалось, будто он говорит: «Это все я должен совершить вместе с тобой». Все присутствующие это увидели, и многие мне позавидовали. За этот единственный, возвышающий и внушающий гордость взгляд многие высокорожденные княжны отдали бы свою жизнь. Но он оказал эту честь только гардманской княжне. Не могу выразить, что я почувствовала в это мгновение: небо опустилось, или я поднялась в небесные высоты…

— Ах, царица, и ты все это забыла!..

— Подожди, не прерывай меня. Я больше ничего не слышала, все мое существо было проникнуто каким-то блаженным и восхитительным чувством… Слова матери-царицы привели меня в себя. Я стояла рядом с ней. «Опустись со мной на колени и моли бога, чтобы он продлил дни моего и твоего государя», — сказала она мне голосом, полным материнской любви. И мы вместе опустились на колени. Я молилась с таким жаром, как никогда в жизни. Слезы текли из моих глаз, как из родника. Были ли это слезы радости или предчувствие будущих страданий, — не знаю.

Когда кончилось торжественное служение и хор певчих запел молитвы, к руке государя подошли сначала епископы, затем мать-царица, царь Грузии, армянские князья и, наконец, знатные женщины. Из девушек я первая приложилась к руке государя, и губы мои дрогнули. Мое лицо горело. Я поспешила вместе с матерью пройти сквозь толпу, которая расступилась перед нами и стала посылать мне вслед благословения. Государь вышел из церкви, окруженный епископами и князьями. Он сел на покрытого золотой броней коня, над которым высоко держали пурпурный балдахин. Перед государем ехал спарапет[9], по сторонам князь-знаменосец и князь — налагатель венца, а затем вооруженный отряд телохранителей. За ними следовали царская семья и высшая знать. А то, что творилось на улицах города, не поддается описанию. Весь Двин, обратившись в одно дыхание и в один взгляд, ожидал выхода своего государя. Когда показалось знамя спарапета, Двин дрогнул от радостных возгласов. Гремели улицы, площади, бойницы, башни и даже находящиеся за городом бастионы. Народ благословлял и величал Ашота Железного.