Гевара по прозвищу Че - [32]

Эти люди, совсем новые в жизни доктора Гевары, не были безобидными обывателями. Они принадлежали к той части поколения, у которой были кровные счеты с диктатурой Батисты. Это придало их цели трагический смысл, а отношениям с историей — определенную специфику.

В конце 1955 года Эрнесто, не расставаясь со своим стремлением стать всемирным путешественником, занимался русским языком в Советско-мексиканском центре культурных связей, прочел много книг по экономике (включая первый том «Капитала») и начал учиться печатать на новой пишущей машинке. «Теперь я с большим воодушевлением колочу по машинке, почти не глядя на клавиатуру. Когда я полностью овладею этим делом, то буду учиться вышивать».

Фидель приготовил рождественский обед, на который пригласил Эрнесто, Ильду, Мельбу и Монтане. Меню было очень

кубинским — «Мавры и христиане» — юкка (кассава) и мохо. Однако, несмотря на праздничную атмосферу, между гостями ощущалась некоторая напряженность: совместная жизнь Эрнесто и Ильды шла далеко не гладко и фактически держалась только на предстоящем рождении ребенка.

Благодаря агитаторским способностям Фиделя и его стремлению вовлечь в свои планы каждого, кто по неосторожности оказывался достаточно близко, к группе присоединился еще один человек. Это был Арсасио Ванегас, мексиканский спортсмен, занимавшийся вольной борьбой, который к тому же имел маленький печатный станок. Его назначили ответственным за физическую подготовку новичков.

Начинали тренировки с длинного перехода. Поскольку почти все будущие революционеры жили в южной части центра города, то они встречались около кинотеатра «Линдависта», в восьми-девяти километрах от конспиративных квартир, а оттуда шли на северную окраину, в Сакатенко. Через много лет Ванегас вспоминал, что они шли к месту встречи пешком, так как у них не было денег на автобус. «Обычным завтраком у нас была лепешка и вода».

В январе 1956 года начались тяжелые тренировки. Эрнесто в то время исключил из своего рациона хлеб и макароны, чтобы похудеть. Он забросил свои эксперименты в области аллергии в больнице и не взялся за предоставленный ему курс лекций по физиологии.

Ванегас не только заставлял их ходить пешком и карабкаться по холмам, но также и обучал основам самообороны в спортивном зале, который арендовал на улице Бучарели. «Вольная борьба, немного карате, падения и страховки, удары ногами, подъем на стены».

По словам Ильды, когда Че после-первой тренировки «пришел домой, у него болело все тело, и я растирала его мазью». Но не мускулы составляли его главную проблему. Во время одного из забегов вверх по склону Ванегас заметил, что Гевара остановился, задыхаясь. «Вот что, дружище, я бы не хотел, чтобы кто-нибудь знал о том, что ты видел. Понимаешь ли, у меня сильная астма».

Когда мы оглядываемся назад через годы, эти тренировки кажутся нам смешными: игры для подростков, у которых много свободного времени и нет никакого понятия о дисциплине. Но все же они означали гораздо больше и, конечно, приносили пользу, эти марши по авениде Инсурхентес проспекту Повстанцев (!) — Перев.}, потом вверх по склону холма в Сакатенко, Чи-киюте или Ахуско, причем порой с рюкзаками.

В феврале обучение стало серьезнее и опаснее: Фидель получил разрешение тренироваться на «Лос-Гамитос», пригородном стрельбище, где обычно занимались члены стрелкового клуба. Будущие повстанцы стреляли из винтовок с оптическими прицелами в мишень на 600 метров или в живых индюков на 500. Когда кто-нибудь прицеливался в яблочко мишени, то, казалось, было слышно, как летит пуля, а если кто-то стрелял в индюка, то все вообще замирали, так как призом за меткую стрельбу в данном случае было право съесть пораженную цель. Обучение стрельбе, чередующееся с пешими походами и борьбой, продолжалось три месяца.

Именно в то время, согласно мемуарам Ильды Гадеа, Эрнес-то выучился различать первые звуки Пятой и Девятой симфоний Бетховена. Это привело доктора в такое счастливое расположение духа, что он немедленно написал об этом матери. В музыкальном образовании Гевары было немного таких триумфов; при прискорбном отсутствии музыкального слуха он был не в состоянии сделать то, что считается обязательным умением любого настоящего аргентинца — спеть танго — и вынужден был просто пересказывать тексты танцевальных песенок.

«— Я отдал бы правую руку за умение играть на гитаре, — сказал он жене.

— Но как бы ты без нее перебирал струны? — последовал ответ».

15 февраля примерно в семь часов вечера в «Санаторио Ин-глес» на свет появился долгожданный младенец.

«Ее назвали Ильда Беатрис, и она сделала меня счастливым вдвойне. Во-первых, потому что ее появление приостановило нарастающий разлад в нашей семейной жизни, а во-вторых, потому что теперь я полностью уверен, что смогу от- ' правиться на Кубу несмотря ни на что, так как моя неспособность жить вместе с ее матерью оказалась сильнее, чем ~ привязанность^ которую я ощущаю, когда смотрю на младенца. На какие-то мгновения мне показалось, что очарование ребенка и уважение к его матери (которая является во , многих отношениях замечательной женщиной и, пожалуй, чрезмерно любит меня) могут превратить меня в ничем не примечательного скучного отца.... Теперь я вижу, что этого не будет и что я буду продолжать свою цыганскую жизнь до тех пор, пока не приволоку, неведомо когда, свои грешные :. кости в Аргентину. Тогда мне придется выполнять свои обя занности, прекратить играть в странствующего рыцаря и препоясать чресла для настоящего сражения. Что касается ребенка, то не могу сказать ничего определенного; она ' представляет собой комок лиловой плоти, который сосет грудь каждые четыре часа как заведенный и с несколько меньшей регулярностью отрыгивает большую часть съеденного».