Гевара по прозвищу Че - [21]

Эрнесто потребовалось меньше недели, чтобы привести свои эмоции в состояние, позволявшее описать первое впечатление: «Город, даже, вернее, страна, встречает меня со всем безразличием большого животного, которое и не машет хвостом и не щерит на меня зубы». Слово «безразличие» точно соответствует положению вещей. Мексикой владел консерватизм, смешанный с апатией. Страна с абсолютным безразличием следила за организованным ЦРУ переворотом в Гватемале; правда, имелись широко известные и благородные исключения. Предыдущий президент Ласаро Карденас попал под огонь резкой критики со стороны консервативной прессы зато, что посмел заявить публично о своем недовольстве тем, что произошло у ближайшего южного соседа. Нынешний же президент Адольфо Руис Кортинес, внешне похожий на провинциального адвоката, с виду немного богемный, но очень умный и резкий, был слишком занят борьбой с социальными бедствиями, облаченными в одеяние прогресса, которые он унаследовал от администрации Мигеля Алемана.

Гевара и Эль Патохо поселились в центре Мехико. Из окна снятой ими комнатушки для прислуги на улице Боливара величественный городской пейзаж представлял собой море развевав шихся на вечернем бризе сохнущих одежд, бесконечные крыши, верхушки водосточных труб и газохранилища вдали. Но, с точки зрения отверженных, мексиканская столица была землей чудес, землей невзгод.

Гевара описал свое видение страны, будущего и своей жизни в письмах домой: «К тому же здесь можно говорить то, что хочется, но при условии, что ты за это так или иначе расплатишься — иными словами, это долларовая демократия». В своих письмах он сообщал, как всегда, о новых поездках, планах переезда из одного места в другое, как будто супершоссе, звездная автострада, по которой он двигался последние десять лет, была бесконечна. Его цели не изменились: «Мой следующий порт захода по-прежнему Европа, а за ней следует Азия. Как — это уже другая история. Что касается Мексики, то я не могу сообщить ничего определенного, кроме этого общего впечатления, и то же самое касается меня самого».

В письме к отцу он добавлял в этот список Соединенные Штаты — с оговоркой «если они впустят меня». Но пока что Мексика явно была безопасной гаванью, где он мог зализывать полученные в Гватемале раны и удовлетворять свое любопытство. Однако, как и во многих других случаях, когда с деньгами было очень плохо, основной проблемой оставалось простое выживание. «Я достаточно долго пробыл в Мексике, чтобы понять: здесь будет нелегко, но я обладаю пуленепробиваемым духом».

Если поэзия — это очень личное пространство, и пЪэт, хороший или плохой, использует стихи, чтобы сказать то, что он не вписал бы в дневник, не упомянул бы в биографии или переписке; если стихотворение или лирический отрывок дают нам представление о внутренней жизни автора, тогда мексиканские стихи молодого доктора Гевары скажут о нем больше, чем его статьи. В одном из них, озаглавленном «Темный автопортрет», он написал:

Я один в непреклонной ночи,

Пропитанной неизменным сладковатым запахом билетов.

Европа зовет меня голосом, подобным выдержанному вину,

Дуновением бледной плоти, сокровищ искусства.

Лицом я чувствую мягкое прикосновение песни о Марксе и Энгельсе.

В те первые дни пребывания в Мексике Эрнесто завел одно из своих немногочисленных мексиканских знакомств — с другом своего отца, аргентинским кинорежиссером и сценаристом Улисесом Петит де Мюратом, который работал в некогда мощном мексиканском кинопроизводстве, правда, в то время переживавшем упадок. Петит де Мюрат кормил его огромными бифштексами (своеобразным гастрономическим символом ностальгии по Аргентине), предложил поселиться у него и даже говорил, что может помочь ему устроиться учиться. Эрнесто поблагодарил его и принес извинения; вероятно, в этом человеке было нечто такое, что ему не нравилось, так как в дальнейшем он сторонился его. Как всегда, Гевара предпочел трудное, но независимое существование.

Он взялся за первую попавшуюся работу, точно так же, как это было везде на протяжении нескольких последних лет. Рафаэль дель Кастильо Баена, испанский беженец, владелец фотостудии «Толлер», рассказывает: «Я располагался на углу улицы Морелос. Мой друг, имевший фотостудию на углу улицы Сан-Хуан де Летран, прислал его ко мне... Я дал ему камеру без всяких условий. Он должен был расплатиться со мной после, когда у него появятся деньги».

Это был пример солидарности политических беженцев, тех, кто знает.

«У Эль Патохо вообще не было денег, у меня было лишь несколько песо... Вместе с ним мы делали кое-какую не облагавшуюся налогом работу, фотографируя в парках. В деле участвовал еще один мексиканский партнер, владевший маленькой лабораторией, где мы проявляли пленки и печатали снимки. Мы изучили каждый уголок в Мехико, постоянно шляясь из конца в конец этого города, чтобы доставить готовые фотографии, мы сражались, убеждая разнообразных клиентов, что их крошечный младенец получился на фотографии прямо-таки прекрасно и что за такое сокровище вполне стоит заплатить мексиканский песо».

Рафаэль дель Кастильо Баена добавляет: «Он начал фотографировать, являлся каждый день, так что мне приходилось проявлять множество пленок, которые он настрелял на вечеринках или же на улицах. Каждую неделю он выплачивал мне часть долга за камеру... Однажды он сказал мне, что был врачом. Как это так — врач, промышляющий фотографиями вечеринок и уличных прохожих?»