Героям не место в застенках - [17]

– Виктор Палыч, – осторожно перебил Костенко Локис, – а вот про жену адвоката подробней можно?

– Какого адвоката? – осоловело посмотрел на Володю Костенко. – А-а-а, адвоката, этого, как его… Зданявичюса… Можно и подробней. А что вас, собственно, интересует? Я же говорю вам, что она прелестная женщина. Умная, красивая, очень интеллигентная… Когда новый декан вышиб меня с факультета, Маргарита Арчидовна пыталась мне помочь, но… Против системы не попрешь. Это же очевидно. Но мадам Зданявичене очень старалась…

– А можно с ней как-то увидеться? – быстро спросил Круглов, стараясь направить разговор в нужное русло.

– Разумеется. – Виктор Павлович был уже в приличном подпитии, движения у него стали неуверенными и заторможенными, поэтому, наливая очередную рюмку, он расплескал водку по столу. – Мы можем ей позвонить, и она непременно придет… А зачем она вам?

В мутных от алкоголя глазах доцента истории вдруг промелькнуло подозрение.

– А зачем она, собственно, вам? – повторил он почти трезвым голосом.

Допущенную оплошность требовалось срочно исправлять.

– А вот он, – Круглов кивнул на Локиса, – писатель-документалист. Заинтересовался этой темой, книгу собирается писать о российско-литовских взаимоотношениях. Не о политике, нет. А о взаимоотношениях, скажем так, на житейском, бытовом уровне. Специально для этого приехал…

Костенко недоверчиво обвел взглядом своих постояльцев. Потом медленно выпил рюмку и принялся не спеша закусывать. Разведчики не отрываясь следили за его неторопливыми движениями. Они прекрасно осознавали, что Костенко не просто спившийся и опустившийся интеллигент. Он – историк, человек, умеющий анализировать и сопоставлять информацию. Догадывались, что он, даже будучи сильно подшофе, ни на секунду не поверил в наспех придуманную байку про писателя-документалиста и мифическую книгу. Открытым оставался только один, но самый важный вопрос: как он себя поведет?

Покончив с куском консервированной селедки, Костенко аккуратно вытер губы не совсем чистым платком и внятно проговорил совершенно трезвым голосом:

– Насколько я что-то понимаю, дорогие мои соотечественники и соплеменники, вам нужна не госпожа Зданявичене, а ее супруг, господин Зданявичюс. Я не знаю, кто вы такие и зачем приехали в Шяуляй, но давайте договоримся, что все время, которое вы будете находиться в моей квартире, на этом столе должна стоять початая бутылка водки…

Виктор Павлович внушительно постучал указательным пальцем по столешнице.

– В каком смысле початая бутылка? – прищурился Демидов.

– В прямом смысле, – ответил доцент и, немного подумав, объяснил: – Это не взятка и не плата за мое молчание. Боже меня от этого сохрани. Водка – мое единственное и самое надежное алиби, если полиция пожелает что-то узнать о моих постояльцах. Литовцу проще поверить в то, что кацап напился до бесчувствия и ничего не помнит, чем в какую-нибудь другую, даже самую правдоподобную версию. Соседи – милейшие люди и с удовольствием подтвердят, что все это время я с вами пил. Но сделают это только в том случае, если будут видеть на столе бутылку водки, а меня – спящим на диване… В противном случае я ничего гарантировать не могу, поскольку в последние годы все литовцы помешаны на национальном достоинстве и почти западной бдительности в отношении своих соседей.

Десантники переглянулись. То, что предлагал им Костенко, было хоть и накладно, но вполне дельно. Действительно, что можно взять с пьяной русской компании, в которой могут говорить обо всем и ни о чем одновременно? При этом никто никого не слушает, кроме самого себя.

– Хорошо, – ответил за всех Демидов. – Только одно условие – встречу со Зданявичюсом надо устроить как можно скорее… Это возможно?

Костенко криво усмехнулся.

– Мы дружили еще с отцом Римвидаса, когда тот работал в Комитете госбезопасности, – заявил он, выливая остатки водки из первой бутылки в рюмку. – Потом я помогал защитить сначала кандидатскую, а потом и докторскую жене Римвидаса Рите, рекомендовал ее на нашу кафедру… После того, что со мной произошло, Зданявичюсы продолжают мне помогать по мере сил. Хотя прекрасно понимают, что мое положение абсолютно безнадежно. Я спился, и, как это ни прискорбно, такой образ жизни с некоторых пор мне стал нравиться… Ваше здоровье!

Выпив, Костенко тяжело поднялся со стула и, пошатываясь, подошел к антикварному столику с гнутыми витыми ножками, на котором стоял такой же антикварный телефон, массивный эбонитовый аппарат времен «отца народов». Сняв трубку, он долго и сосредоточенно набирал пять цифр номера. Потом какое-то время слушал гудки, облизывая при этом губы. Минутное протрезвление опять сменилось сильным опьянением. Однако голос у него, когда он заговорил, был достаточно внятным и жалобным:

– Алло, Римвидас?.. Здравствуй, мой мальчик, а Рита дома? Уехала в деревню?.. Ой, какая жалость. Тогда, может быть, ты мне поможешь? Да, совершенно плохо себя чувствую, еле поднялся с постели. Ноги отказывают… Помоги старику, не дай помереть… Когда? Ну, хорошо, жду тебя, мой дорогой… Захвати там что-нибудь по дороге, только не очень дорогое, а то ведь мне с вами не расплатиться потом… Да-да, конечно… Не прощаюсь, Римвидас.