Герой иного времени - [68]

Она будет сражаться за свою любовь! Пускай она воровка, пускай подлая предательница — да кто угодно! Наполнившее ее чувство было такой силы, что все остальное утратило значение.

Он будет принадлежать ей во что бы то ни стало. Вопреки всем и всему. Даже вопреки самому себе.

К Даше он равнодушен — в том единственном смысле, который для нее важен. Это первая трудность. Вторая: за много лет он свыкся с мыслью о той женщине, их слишком многое связывает. Трудность третья: его сердце покрыто ржавчиной, опалено невзгодами. Оно разучилось любить — если когда-то и умело.

Задача сложная, что говорить. Значит, нужно стать умной, смелой, прекрасной. Такой, перед кем рухнут все преграды.

И Даша очнулась. С нее слетела вялость, глаза заблестели, плечи распрямились. Лишь теперь она заметила, что куда-то подевалась маленькая глухая черкешенка и что Галбаций (кажется, он на время исчезал — или примерещилось?) едет мрачный и всё вздыхает. Вот отличный повод показать себя перед Олегом Львовичем в хорошем свете.

— Что с вашим другом? Он нездоров? — спросила она участливо. Безо всякого интонирования, по-дружески. Женские фокусы — это потом. Сначала нужно привести себя в надлежащий вид.

— Он где-то потерял котенка, что вы подарили, — так же по-товарищески ответил с улыбкой Никитин. — Я вижу, Дарья Александровна, вам лучше?

— Немного. Знаете, я не говорю вам слов благодарности. Потому что словами моих чувств не выразить. Отныне вы для меня… — И не договорила.

Голос у нее очень правильно, тепло дрогнул.

«Про скорый приезд Незнамовой ему ни слова, — думала Даша. — Как бы она ни торопилась на Кавказ, раньше, чем через две или три недели, не приедет. Это время — моё».

— Григория Федоровича мне отблагодарить просто, — сказала она, изобразив милую девичью застенчивость, которой в ней нисколько не осталось. — Да и обязана ему я меньше, чем вам. Кунаку вашему я достану другого котенка. Еще краше и моложе, — прибавила она, не удержавшись. — А вот как выразить мою признательность вам, ума не приложу…

— Мне довольно того, что вы на свободе. А Галбация другим котенком вы вряд ли утешите. Кто краше и моложе не заменит того, кто был дорог.

Она вздрогнула — ей показалось, что Никитин прочел ее тайные мысли и ответил на них. Но в теперешнем Дашином состоянии надолго обескуражить ее было невозможно.

Первую попытку расшевелить в Олеге Львовиче иной интерес она предприняла на следующий день.

У подножия гор, в мирно́м ауле, их поджидали капитан Иноземцов и доктор Кюхенхельфер. В коляске у них было всё необходимое, чтобы снова превратиться если не в красавицу, то по крайней мере в цивилизованную женщину. Даша отмылась, переоделась, надушилась. Настоящей прически, конечно, не сделала, но заплела косу — вышло мило и эффектно, в духе пушкинской героини: «Три дня купеческая дочь Наташа пропадала».

Сразу прибавилось и уверенности.

По дороге остановились на привал возле ручья. И Даша произвела еще не атаку, а, как выразился бы papa, разведку боем. Отошла к ивняку, стала ждать, когда Олег Львович пойдет умываться. И сделала вот что: приспустила платье, обнажив шею и плечи, грациозно присела над водой — стала обтираться смоченным платком.

Прежняя Даша ничего до такой степени бесстыдного и вообразить себе не смогла бы, а новая Даша, смелая, о стыде даже не думала. Лишь жалела, что плохо знает мужчин, особенно немолодых: что сильней пробуждает в них страстность? Во всяком случае, от маневра хуже не будет. В представителях сильного пола, как известно, чрезвычайно развита чувственность. Когда они видят какой-то пустяк вроде подвязки или ненароком обнажившейся части тела, прямо с ума начинают сходить.

С ума от вида Дашиных плеч Никитин не сошел, но и удалился не тотчас — несколько секунд постоял. Она сделала вид, что не видит его и не слышит, но внутренне возликовала: ага, залюбовался! Метод оказался перспективным — она взяла его на заметку.

В последний день путешествия Даша вела себя очень продуманно, с каждым спутником по-своему. Мангарову нежно улыбалась, но близко к себе не подпускала; его функция была — излучать обожание, окружать ее ореолом желанности. С капитаном держалась по-дружески просто. С доктором шутила. Горцу сочувственно вздыхала — издали, они ведь не любят разговаривать с женщинами. А Олегу Львовичу без конца посылала взгляды, полные глубокой благодарности и несколько раз говорила о своем неоплатном долге, так что он даже засердился. Это ничего. В какой-то книге Даша прочла, что больше всего человек любит тех, кто ему чем-то обязан.

Домой освобожденная пленница вернулась бодрая, целеустремленная, готовая перевернуть горы и вычерпать моря. Расплакавшийся от счастья папенька сказал: «Настоящая дочь воина!» Знал бы он…

С отцом нужно было провести очень важный разговор, однако в первый день Александр Фаддеевич был как в полупомешательстве: то смеялся, то утирал слезы, задавал миллион вопросов и не дожидался ответов. Он обнял всех спасителей дочери: и Мангарова, и Никитина, и доктора, и Платона Платоновича. Хотел даже облобызать абрека, но тот увернулся.

Еще бы папеньке не ликовать! Дочь возвращена, умолять государя об освобождении аманатов не нужно, закладывать имение не придется.