Герой Галактики возвращается - [49]

— Одна секунда!

Билл подхватил Ирму и ринулся в дальний угол.

Они почти успели.

Вообразите себе звук, какой возник бы при рождении сверхновой, если бы она состояла из сливочного сыра и копченой колбасы. Приблизительно с точно таким же звуком и взорвался биокомпьютер.

Под потолок взмыли куски плоти и галлоны крови. Комнату заволокло алой мглой, похожей по цвету на свекольный сок. Билл кое-как поднялся и уставился на учиненный в лаборатории разгром.

— Не слишком приятно, верно? — сказал Бгр.

— Йек! — проговорила Ирма.

— Друзья так не поступают, Билл, — укорила голова Рика, которая каталась по полу.

Прежде чем Билл собрался с мыслями для ответа, его вместе с Ирмой выволокла из угла некая могущественная незримая длань.

— Билл, что происходит? — вопросительно взвизгнула Ирма.

Билл стукнулся об пол, развернулся лицом к середине комнаты и мельком увидел свою несчастливую судьбу.

На том месте, где еще недавно возвышался биокомпьютер, сверкали яркие искры. Они вращались в воздухе, образуя нечто вроде спиральной Галактики, которая мало-помалу превращалась в чудовищную бурлящую воронку.

Затем Билла снова швырнуло вниз, перед глазами у него замерцали звезды, которые сливались с искрами, и наступила темнота.

Глава 17 БЫВАЛЫЕ СОЛДАТЫ НЕ УМИРАЮТ: ПРОСТО ОНИ ТАК ПАХНУТ

Вниз сквозь года. Сквозь то, что кто-нибудь, возможно, назовет «всего понемножку», хотя сам Билл не имел склонности к воздержанию, ибо служба в армии приучила его брать от жизни все сразу, пускай даже нередко ставила лицом к лицу со смертью.

Но так или иначе, из всех встреч с омерзительной старухой, из всех испытаний, какие только выпадали на его долю, это было, без сомнения, самым отвратительным.

Биллу грезилось — о, насколько живо! — что он отчаянно бултыхается в гигантской пивной кружке, а рядом плещется добрая дюжина обнаженных девиц. Одна из красавиц — Ирма, она сидит на размякшем ломтике картофеля и манит Героя Галактики к себе, как сирена. Билл восхищался всеми остальными красотками, что резвились вокруг, однако нашел в себе силы отвергнуть их притязания и, грудью вперед, устремился к Ирме.

Говоря откровенно, игнорировать шаловливых девиц, что напропалую заигрывали с ним, было несколько затруднительно, однако Билл в глубине души сознавал, что стал солдатом-однолюбом, а потому упорно не поддавался на искушения. Он подплыл к картофельному ломтю, взобрался на него — тот изрядно осел под весом Билла — и пополз туда, где сидела, лучась улыбкой, Ирма.

— Я здесь, Билл, — произнесла она с чувственной хрипотцой в голосе. — Приди ко мне, возлюбленный, поцелуй меня!

Билл догадывался, что смертельный сон сулит все то прекрасное и загадочное, что составляет суть истинной Любви. Все то, чего он жаждал во время своих скитаний по гнусной Зажелезии: жизнь и смерть, огонь и лед, инь и ян — даже код к тайному декодеру в кольце Капитана Космоса. Это зов жизни, это призыв судьбы, то, ради чего он страдал и терзался неудовлетворенными желаниями.

— О Ирма! — страстно прошептал он, протягивая руку.

Ее уста расцвели розовым цветком экстаза.

Зажмурившись, Билл насупился и прыгнул на Ирму, отринув свое сердце, тело и душу, свои мечты о небесах и свою оставленную на Фигеринадоне коллекцию саламандровых хвостов.

Однако вместо влажных, восхитительных, нежных губ…

Действительность совершила кульбит, смерть отступила, и Билл врезался головой в землю, получив в награду за труды полный рот гравия и песка.

— Пфьюм! — проговорил он и открыл глаза. Они оказались залепленными песком. Билл провел пятерней по лицу, выплюнул изо рта гравий, закашлялся, кое-как встал на четвереньки и неуверенно огляделся по сторонам, пытаясь определить, в какую же глухожелезомань его занесло.

Он сидел посреди пустыни, которая сильно смахивала на ту, что купил в прошлом веке на Фигеринадоне прапрадедушка Билла, когда привез свою семью на колонизированную планету: драгоценный участок земли на морском берегу, но без моря. По счастью, они потом переселились в более плодородную местность; правда, пришлось отдать последние деньги, благодаря чему семья из поколения в поколение перебивалась с хлеба на воду, каковые и перешли по наследству к праправнуку. Повсюду, насколько видел Билл — а видел он совсем чуть—чуть, ибо в его глазах по-прежнему было в избытке песка, — росли кактусы и полынь, заросли которой тянулись до самого горизонта. Время от времени печально вздыхающий ветерок гнал мимо перекати—поля. Вдалеке виднелись величественные, зазубренные, увенчанные снежными шапками горные вершины. Поблизости вилась проселочная дорога, на обочине которой стоял опасно накренившийся знак.

Билл со стоном потер голову, поднялся и быстро осмотрел себя, проверяя, все ли в наличии. Насчет головы и ног можно было не беспокоиться; осмотр подтвердил, что руки тоже в целости и сохранности, да и проклятое копыто никуда не делось. Тем не менее кое-что изменилось: раньше он был одет в лохмотья, а теперь, неведомо как, облачился в джинсы с кожаными накладками и красную клетчатую фланелевую рубашку. На кожаном ремне висела кобура с антикварным огнестрельным оружием — вполне возможно, шестизарядным револьвером. Довершали наряд опять-таки кожаный жилет и громадная широкополая шляпа техасского рейнджера.