Героические злоключения Бальтазара Кобера - [35]

– Они – христиане.

– Ну что же, – решительно заявил Шедель. – Я полагаю, мы с вами договоримся. Но в чем их обвиняют, скажите мне, пожалуйста?

– Они не совершили никакого преступления, – ответил Курский.

– Дьявольщина! Да разве это возможно? А в какой тюрьме они содержатся?

– В Нюрнбергской, ваше высокопреосвященство.

– И кто же они?

Банкир какую-то минуту колебался, потом одним духом произнес:

– Франк Мюллер и Якоб Циммерманн, ваше высокопреосвященство…

Лицо ректора искривилось гримасой гнева.

– Да как вы смеете! – рявкнул он, давая выход своей ярости. – Эти люди должны быть осуждены! Они устроили заговор против своей религии, против своего монарха… Их надо примерно наказать! И они будут осуждены, они сами и их братство! Вы еврей, и вы не можете знать, что это за люди!

– Это мои друзья, – ответил Авраам Курский. И продолжал, изменив тон. – Но так как я вижу, что вы не настроены договориться, оставим это! Мне только очень жаль, что вам пришлось приехать сюда напрасно…

– Обождите, – сказал ректор, полузакрыв один глаз. – Ну а если, допустим, эта картина будет предложена мне в подарок… Тогда, возможно, я смогу устроить, чтобы эти два предателя совершили побег. Вы меня поняли?

– Об этом и речи не может быть, – заявил банкир.

– Тогда выслушайте меня внимательно, Авраам Курский. Так как я вижу, что этот Мюллер и этот Циммерманн очень дороги вашему сердцу, вот вам мое последнее слово. Или вы великодушно подарите мне «Геракла», и я устрою так, что этих мерзавцев тайно освободят; или вы поступите иначе, и тогда никто не будет с ними церемониться, их просто убьют в камерах, где они сидят. Это научит вас, что с Шеделем шутить опасно!

– Когда я должен дать вам ответ? – спросил банкир, совершенно уничтоженный.

– Отпускаю вам неделю, ведь я понимаю, что вам нужно договориться, – ответил ректор, гримасничая. – Мне не трудно догадаться, что в этом деле вы только посредник… Итак, договаривайтесь, друг мой. Я ожидаю вашего ответа во вторник к полудню.

И он вышел, оставив Авраама Курского в полной растерянности.

– Я не могу отдать эту картину бесплатно… – сказал банкир Иуде Когану.

– Конечно! Конечно, и я от вас этого не требую! Но скажите, какова истинная цена этого полотна?

– Если бы я получил за нее две сотни флоринов, я был бы вполне доволен, – ответил Курский.

– Так много? Где же мне достать столько денег?

Банкир был удивлен.

– Вы что, хотите купить у меня полотно и подарить его этому чудовищу?

– А почему бы и нет? Эти двое – друзья Бога. Надо спасать их из этой геенны. Понимаете ли, если бы речь шла только об их смерти, можно было бы не беспокоиться! Ведь их ожидает радость вечной жизни. Но Богу они нужны живыми, здесь и сейчас, в этом мире, погрузившемся во тьму…

– Сто флоринов, – просто сказал Авраам Курский.

Каббалист обнял его, потом вышел в сопровождении.

Бальтазара, присутствовавшего при этой замечательной встрече.

– Где вы найдете столько денег? – спросил студент.

– Я заложу свой дом. Это нам даст пятьдесят флоринов. В остальном будем уповать на милосердие Всевышнего.

И они решили, что Иуда Коган встретится с деловыми людьми, своими друзьями, чтобы договориться о займе, а Бальтазар возвратится в дом возле фонтана и будет там молиться. Это было все, что мог сделать молодой человек, и он принялся за это со всей серьезностью. То, что два его больших друга были в заточении, наполняло его душу грустью, тем более, что никто не мог знать, какой приговор вынесет им светский суд. А к этой неуверенности еще прибавилась страшная угроза ректора Шеделя: «Или вы великодушно подарите мне „Геракла“, и я устрою так, что этих мерзавцев тайно освободят; или вы поступите иначе, и тогда никто не будет с ними церемониться, их просто убьют в камерах, где они сидят».

Бальтазар опустился на колени на скамеечку для моления, лицом к витражному окну с красными и белыми стеклами, которое было в его комнате. Он опять чувствовал себя таким беспомощным!

– Господи трижды святой, – начал он, – взгляни, как ярость мира обрушивается на твоих верных слуг. Иуда Коган сможет раздобыть только пятьдесят флоринов. Где нам достать еще полсотни?

«Здесь, – произнес чей-то голос у него за спиной. – Тебе остается только их взять».

Бальтазар обернулся. Громадный человек, во всем черном, стоял в проеме двери.

«Кто ты?» – спросил Бальтазар.

«Какая тебе разница. У меня есть деньги».

И он потряс кошельком, в котором зазвенели монеты.

«Назови свое имя!» – потребовал студент, повышая голос.

Странный человек осклабился.

«Ты уже не раз пытался разогнать тьму, и странно, что до сих пор ты меня не видел. Может быть, ты предпочел бы встретиться со мной в другое время, но мне это не всегда выгодно, а сегодня, я считаю, очень даже благоприятный момент, чтобы нам познакомиться ближе».

Бальтазар пожал плечами:

«Жалкий схоласт, связанный своей догмой, это правда, что до сих пор мне не приходилось тебя встречать. И если бы Бог не пожелал, чтобы ты мне явился, ты так и остался бы в своей грязи. Скажи то, что ты должен сказать и убирайся прочь!»

Его собеседник заскрежетал зубами и ответил:

«Слуги Того, кого я ненавижу и кому ты служишь, как жалкое животное, – ибо Тот, кого я ненавижу, тебя не любит, Он любит только Себя, – итак, эти слуги не могут дотронуться до денег, в которых ты нуждаешься, они, видишь ли, слишком чисты для этого, они слишком чудесны, эти глупцы, которых Тот, кого я ненавижу, использует (и которых Он выбросит за ненадобностью в один прекрасный день, как выбросил Он меня, Джонатана Абсалона Варлета, а я ведь был самым чистым, самым дивным из Его слуг, и я любил Его), поэтому мне и пришлось сегодня взять на себя обязанность принести тебе эти деньги, чтобы освободить двоих идиотов, также служащих Тому, кого я ненавижу, я, Джонатан Абсалон Варлет, вызвавшийся принести тебе деньги, так как порядочные и дивные слуги отказались – у них, видишь ли, слишком чистые руки…»