Герои умирают - [59]

18

Я отказываюсь от предложенного мне кресла на колесиках. Попытки увернуться от стрел охранников на Рыцарском мосту привели к тому, что моя рана открылась и при каждом шаге из ботинка стала выплескиваться кровь. Возможно, это и глупо, но я предпочитаю хромать за озадаченным послушником, ведущим меня в лечебницу, чем хлопнуться на задницу и позволить кому-то распоряжаться собой.

На ходу я касаюсь рукой богатых панелей на стене коридора, опираясь на них во время неожиданных приступов головокружения, случающихся все чаще Кроме того, так я держусь поближе к стене, и кровь не пачкает тонкую ч'раннтианскую дорожку, украшающую пол.

Монахи, послушники и ученики оборачиваются, когда мы проходим мимо. Большинство идет в трапезную ужинать Посольство Монастырей в Анхане занимается лечением; в появлении хромого, истекающего кровью человека нет ничего особенного, что могло бы привлечь повышенное внимание. Интересно, догадываются ли они, кто я такой?

Оказавшись в лечебнице, возле зарешеченного дома умалишенных, я представляюсь:

– Кейн из Гартан-холда.

– О небеса! – говорит брат, тревожно поджав губы. – О небеса! Посол, должно быть…

– Я прошу убежища. Я гражданин человечества и слуга будущего. Я не нарушил клятву и не преступил закон. По закону и обычаю я имею право на убежище.

Лицо брата-исцелителя внезапно становится раздраженным.

– Я не уверен, что могу…

– Черт подери, ты знаешь, кто я такой. Чего тебе еще надо – тайного рукопожатия?

Я с легкостью читаю по его лицу: он не хочет ничего предпринимать без одобрения посла и предпочтет, чтобы меня хватил удар и я умер прежде, чем ему придется отвечать. Однако я сказал заветную фразу, а закон ему известен. У него нет выбора.

– Добро пожаловать, Кейн из Гартан-холда, – кисло отвечает он. – Руки твоих Братьев обнимают тебя, и нет больше нужды бояться власть имущих мирян. Ты нашел безопасное убежище.

– Больно. Кто может зашить эту проклятую ногу?

– Бой или несчастный случай?

– Бой. Слушай, – осеняет меня, – значит ли это, что у вас здесь есть криллианец?

Он кивает, еще сильнее поджав губы.

– В течение трех дней он исполняет свои обязанности, возложенные на него епитимьей. Третья келья. Жди его в размышлении.

– Как скажешь.

Я хромаю через всю лечебницу на глазах у больных и раненых людей, сидящих на деревянных скамьях в ожидании своей очереди. Их негодование причиняет мне такую же боль, как, скажем, частые капли летнего дождя.

Я останавливаюсь возле подсвечника, стоящего в конце коридора, выбираю свечу побольше и вставляю ее в бронзовый подсвечник с овальным стеклышком от ветра. Зажигаю свечу от ближайшей лампы и иду в темный коридор.

В залах и кельях монастырей всего мира нет ламп – в некоторых отсутствуют даже окна. Монах должен нести с собой собственную свечу – видите ли, это противостояние попыткам мира вернуть тьму. Всюду у них символы, бесконечные символы, напоминающие о нашей священной миссии.

Дерьмо.

Наверное, есть еще идеалисты и простаки, которые верят в то, что Монастыри преданы будущему человечества. Остальные понимают, что настоящей задачей этого института является накопление и обладание властью и силой – как политической, так и любой другой.

«Любой другой силой» много лет был я. А ведь я не единственный и даже не самый лучший или самый удачливый – всего лишь самый известный.

Третья келья представляет собой прямоугольную камеру два на три метра и около двух с половиной метров в высоту. Я закрываю за собой дверь, прислоняюсь к стене и медленно ползу вниз, на прохладные плиты известняка, стараясь, чтобы нога не подломилась подо мной. Свечу ставлю прямо на пол рядом с собой и долго смотрю на красивый резной рельеф на дальней стене.

В слегка колеблющемся пламени свечи возникают вырезанные в известняке глаза Джанто, нашего Создателя, скорбно глядящие на меня. В сложенных руках Джанто держит мир, словно тонкостенное драконье яйцо или нечто драгоценное и очень хрупкое.

– Ты меня чуть не захомутал, сукин сын, – тихо говорю я. – Я помню, что значит верить.

В углу кельи стоит небольшая бронзовая фигурка человека с натренированными мускулами, рассыпанными по плечам волосами и пронзительным взглядом; у его ног стоят жертвенные блюда и свечные огарки. Опять святилище Ма'элКота, совсем как у Кайрендал, только этим иногда пользуются.

Вся эта келейная обстановка начинает действовать мне на нервы.

Служитель Крила не заставляет себя долго ждать. Наверное, у него сегодня немного работы – криллианцы лечат только боевые раны. Он протискивается в дверь, бряцая доспехами – спит он в них, что ли? – а до блеска отполированный нагрудник отражает огонь свечи, как если бы он был хромовым. Мы обмениваемся несколькими словами, относящимися в основном к ране. Рассказывая криллианцу о том, что рана досталась мне от клыков огра, я вижу в глазах монаха искры. Впрочем, они исчезают, когда я говорю, что огр остался жив.

Монах выпрямляется и расставляет руки для молитвы. Криллианцы в последний раз становятся на колени, когда получают рыцарство. В маленькой келье раздается повторяющаяся песня.

Мне легко позавидовать его вере, однако я этого не делаю; подобные предрассудки остались от моей прошлой жизни. Нет у него никакой веры, есть только знание: он чувствует силу своего бога всякий раз, когда молится. Я придерживаю изодранные штаны, чтобы он мог беспрепятственно возложить руки на мою рану.