Герои Шипки - [175]

Для младшего офицера, как и для солдата, собственная военная судьба непредсказуема. Где он будет завтра, что произойдет, с кем встретится и расстанется — знать ему не дано, решает это высшее командование. Так и Брусилов не знал вечером 6 ноября 1877 года, когда вместе с драгунами сопровождал обратно в Карс колонну пленных турок, не знал, что для него и для всех его однополчан война уже закончилась. Основные силы русской Кавказской армии двинулись, преследуя отступающих турок, к Эрзеруму, а дивизия, в которой служил Брусилов, была отведена в глубокий тыл и стала на зимние квартиры.

Можно без преувеличения сказать, что Брусилову повезло. Второй за эту войну поход русских войск под Эрзерум вновь оказался неудачен. Тот же генерал Гейман действовал вяло и нерешительно, осада крепости затянулась. Началась зима, очень суровая в тех местах. Турки отсиживались в хорошо оборудованной крепости, а русские замерзали в наспех вырытых землянках. Военные действия не велись, но наша армия понесла большие потери, которые на военном языке носят осторожное название «небоевые». Проще говоря, по вине Геймана и гешефтмахеров-интендантов солдаты гибли от холода и плохого снабжения. В довершение несчастий русскую армию поразила эпидемия тифа. Множество людей погибло. Судьба не пощадила и генерала Геймана, он тоже заболел и вскоре же умер. «Бог покарал», — крестясь, говорили измученные солдаты.

Несмотря на все невзгоды, русская армия тем не менее твердо стояла под стенами Эрзерума. Турки уже истощили все силы, когда 19(31) января 1878 года было подписано перемирие. Оттоманская империя потерпела полный военный разгром, русские войска стояли под стенами Стамбула.

Брусилов тем временем отдыхал от военных тягот в зеленых долинах Грузии. Впрочем, слово «отдыхал» надо понимать несколько формально, ибо никакой усталости новоиспеченный штабс-капитан не чувствовал. Напротив, он был преисполнен бодрости и уверенности в своих силах. Он ушел в поход всего лишь год тому назад, ушел молодым, необстрелянным юношей, теперь он стал ветераном, закаленным солдатом, опытным офицером. Он побывал под огнем, он ходил в атаку с шашкой наголо, он глядел смерти в лицо. Теперь он стал настоящим боевым командиром.

Петр Стыпов (Болгария) ЧЕРЕЗ БАЛКАНЫ

У самого леса под охраной болгарских ополченцев, на островерхих папахах которых гордо блестели желтые металлические кокарды со львом, синела мундирами понурая толпа турецких офицеров, а ниже, перед сомкнутым строем победоносных русских полков, только что наголову разгромивших огромное войско Вейсала-паши, галопом мчался генерал Скобелев. Из-под копыт белого жеребца во все стороны разлетались куски льда и комья снега. Привставая на стременах, генерал приветственно махал рукой и сорванным на морозе голосом хрипло кричал:

— От имени отечества благодарю вас, братцы!..

И там, где он проносился, словно рожденная им лавина, грозно и неудержимо раскатывалось над полем недавнего боя оглушительное «ура!».

Бывало и прежде, что над теснинами и ущельями Балкан, над равнинами Тракии, у редутов Плевны гремел этот русский клич. Но до этого декабрьского дня болгарская земля еще не слышала такого могучего боевого зова. Возникало чувство, будто надвигающиеся мощные валы восторженных человеческих голосов никогда уже не смолкнут. Казалось, даже деревья — обломанные, израненные пулями и снарядами деревья, — и те гнутся под сокрушительным напором ураганного гула, что катился над боевыми рядами солдат в грязных, изодранных шинелях. Он несся над разрушенными в ожесточенных схватках селами Шипка и Шейново, достигал далекого Казанлыка, поднимался по заснеженным обрывистым скалами до самой вершины Святого Николы.

Ура! Ура! Ура!

Чуть в стороне от группы русских офицеров, взявших под козырек, взволнованно смотревших на ликующую массу солдат, стоял пожилой человек с длинными, свисающими книзу усами, в русской форме. По его щекам медленно скатывались слезы, но он и не пытался их скрыть.

— Победа… победа… — чуть слышно шептал он.

Да, победа. Теперь он может умереть спокойно. Он сам, своими глазами видел ее, видел полный разгром главных турецких сил.

В памяти невольно возникали картины недавних дней, переход через Имагтлийокий перевал, прорубленная саперами в слежавшемся заледенелом снегу узкая тропа, по которой, срываясь в пропасти, падая, упорно пробирались солдаты в полной боевой выкладке, вкатываемые руками орудия, качающиеся на плечах заиндевелые снарядные ящики, тяжелые, неуклюжие ранцы. А потом первые схватки у села Имитли, яростные атаки у Шей-нова, трупы на кровавом снегу, густой кислый запах пороха. И наконец… победа!

— Господин учитель, теперь двинемся на юг? А? Господин учитель? Теперь пойдем на Одрин? Правда? — спрашивал его по-болгарски стоявший рядом юноша, но он не слышал его.

Только когда к нему подошел высокий русский офицер и тронул за руку, он наконец очнулся.

— Слышали, господин Славейков, — открыто улыбаясь, сказал офицер, — Мольтке всем прусским наблюдателям разрешил до весны вернуться на родину. Не верил немецкий начальник штаба, что наши войска сумеют Балканы зимой преодолеть, считал, что до весны никаких серьезных боев не будет! Да-а… Представляю, какой для него будет сюрприз узнать о сегодняшней победе! А ведь в этом и ваша заслуга есть!