Герои Малахова кургана - [4]

– Никогда в жизни, мой милый Тото, мой старый барабанщик!

– О, мне сегодня минуло четырнадцать лет!

– Совсем мой портрет! – восклицает отец со своим провансальским лиризмом и после молчания добавляет:

– Жан, будешь пить?

– С удовольствием!

Вдруг раздается крик:

– Стройся! Живо!

Солдаты вскакивают с мест, словно среди них разорвалась бомба. К лагерю зуавов подходит пешком генерал, один, без свиты. Его узнают и кричат:

– Это Боске, неустрашимый Боске! Боске, обожаемый солдатами! Самый популярный из всех генералов африканской армии. Накануне битвы он запросто, как отец, обходит дивизию, без свиты, без штаба, без церемоний, и это еще больше усиливает его обаяние!

Великолепный и еще молодой солдат! Произведенный в бригадные генералы в тридцать восемь лет, он одиннадцать месяцев тому назад как получил дивизию, хотя ему нет еще сорока четырех лет! Высокого роста, великолепно сложенный, гибкий и деятельный, с красивой энергичной головой, он внушает доверие и симпатию. В его широком жесте, огненном взоре, в звучном гасконском голосе, который гремит как раскаты грома, чувствуется великий вождь, великий знаток человеческого сердца.

Да, он так красив, увлекателен, смел, что вошел в пословицу: Храбр, как Боске. И ничего банального, потому что Боске – герой, который смущается от этого восторга, криков, восклицаний, виватов.

Зуавы волнуются, поднимают руки, бросают в воздух свои фески и кричат во все горло:

– Да здравствует Боске! Виват!

Он хочет знать, хорошо ли поели люди – полные котлы и вкусный запах кушанья успокаивают его. Проходя мимо Буффарика, которого он знает пятнадцать лет, Боске дружески кивает ему и говорит:

– Здравствуй, старик!

Ветеран краснеет от удовольствия и вопит сквозь свою патриархальную бороду:

– Да здравствует Боске!

Когда гордый силуэт любимого генерала исчезает вдали, он добавляет:

– Какой человек! Как хорошо умереть за него! А пока выпьем за его здоровье!

Он чокается с Жаном и вдруг вскрикивает:

– Что это такое?

Четверо вооруженных зуавов с примкнутыми штыками под командой сержанта приближаются к ним.

– Чтоб им провалиться! Я должен арестовать Сорви-голову! – отвечает сержант.

– А за что?

– Он едва не убил какого-то чертова сержанта… У меня приказ кебира; он клянется казнить Жана в пример другим!

– Это правда, это верно, Жан?

– Это правда! – спокойно отвечает Жан.

– Беда! Бедняга ты мой! Ведь тут военный суд!

– Я иду… что сделано, то сделано! Сержант, я готов!

Тетка Буффарик перепугана, Роза бледнеет, Тото протестует, солдаты волнуются при виде Жана, уходящего, окруженного товарищами, весьма недовольными своей ролью.

Пленника ведут сначала в палатку, где его ждет товарищ, трубач-капрал, по прозвищу Соленый Клюв.

Он в отчаянии и. не находя слов, бормочет сквозь слезы:

– Бедный! Горе какое! Бедняжка!

Сержант отбирает у Жана штык, матрикул, его добрый карабин, верного товарища в битве.

Потом его ведут в центр лагеря к полковнику, большими шагами расхаживающему перед своей палаткой, входная занавеска которой полуприподнята. Внутри за складным столиком сидят три офицера, у стола стоит штабной писарь с пером в руке, готовый писать.

При виде арестованного полковник разражается яростными восклицаниями.

– Как? Это ты? Лучший солдат моего полка, и делаешь подобные веши!

– Господин полковник! Тут старая семейная вражда, и, кроме того, он оскорбительным образом потребовал, чтобы я отдал ему честь… Я света невзвидел… и ударил его уткой! Как это было смешно!

– А! В самом деле? Ты находишь это смешным, несчастный? Это сержант двадцатого линейного полка, его полковник сейчас же донес все самому маршалу Сент-Арно. Маршал требует железной дисциплины. Я получил приказ созвать заседание военного суда… Ты будешь осужден!

Несмотря на всю свою храбрость, Сорви-голова ощущает легкую дрожь, но скоро оправляется и, чувствуя участие и сожаление в суровых словах полковника, с достоинством отвечает ему:

– Господин полковник, позвольте мне умереть завтра в битве, в первом ряду полка…

– Да, это единственный способ умереть с честью! Ну, иди же, бедный Сорви-голова, судьи ожидают тебя!

Окруженный четырьмя зуавами, пленник вошел в палатку, и занавеска опустилась за ним.

Через полчаса все было кончено. Зуав Жан Бургейль, по прозвищу Сорви-голова, осужден насмерть. Казнь совершится на другой день в полдень.

Беспощадная суровость военного регламента не позволила судьям смягчить приговор. И как смягчить? Послать на каторжные работы, в тюрьму? Нет, все, кто знает Жана, понимают, что для него в сто раз лучше смерть с двенадцатью пулями в груди.

* * * Ужасная новость поразила весь полк.

Даже судьи были в отчаянии, осудив на смерть этого баловня полка, и проклинали свои законы.

Всякая надежда напрасна.

Кто решится просить о помиловании этого железного человека, который называется Сент-Арно?

Тетка Буффарик плачет, не осушая глаз. Роза, бледная, как мертвец, рыдает. Буффарик бегает, проклинает, горячится и кричит:

– Никогда не найдется зуавов, способных убить Жана! Стрелять в него! О, черт возьми! Я переверну небо и землю, буду просить, умолять… Ведь нас любят здесь!

Он бегает повсюду, пытается просить, хлопотать – и напрасно.