Герои. Другая реальность - [150]

– Кюхля... – с тоской проговорил Пушкин. – Ну как же так, брат Кюхельбекер, а? Почему?..

Кюхля, с которым в середине восьмидесятых они вместе ходили на полуподпольные концерты БГ и Цоя, с которым они неоднократно облазили сверху донизу Эрмитаж и Петергоф, неуклюжий Кюхля в нелепых очках, громоздкий рифмоплет, над творчеством коего он постоянно глумился, порой даже излишне жестоко – но пронзительно чистый и честный человек, самый близкий друг детства...

Пушкин внезапно развернулся всем корпусом к почтительно стоявшему поодаль официанту:

– Эй, человек! Еще водки!..

Официант подошел к их столу, смахнул со скатерти на серебряный поднос пару использованных салфеток, наклонился к Илличевскому, спросил тихонько:

– Может быть, уже хватит, Алексей Дамианович?

– Водки, халдей! – заревел Пушкин. – Кюхля умер!

Илличевский сделал успокаивающий жест.

– Принесите, Аркадий, – попросил он. Официант кивнул и тут же исчез. – А ты, Саша, держи себя в руках; срам, честное слово. Изволь, побеседуем на отвлеченные темы. Не стоит тебе нервничать, невролог не велит.

Они беседовали еще с четверть часа, но разговор совсем уже не клеился. Приходилось вымучивать и темы, и реплики. Помянули Кюхельбекера, обсудили московскую книжную ярмарку, договорились на будущий год вместе поехать на биеннале в Роттердам. Наконец после очередной затянувшейся паузы Илличевский произнес:

– Ладно, Саша, ты извини, но меня уже люди ждут. – Он нашел взглядом официанта и поднял руку: – Аркадий, с этого столика на меня запишите, пожалуйста.

– А то бы и познакомил друзей с видным отечественным литератором, – пьяно ухмыльнулся Пушкин. – Ась? Тоже ведь до известной степени величина.

– Прости, Саша, у меня деловая встреча, – произнес Илличевский, подымаясь из-за стола. – А ты в пьяном виде совершенно непереносим, и терпеть тебя в таких обстоятельствах способен только очень узкий круг знакомых. Ладно, увидимся еще года через полтора. Позвони мне на следующей неделе, что ли, если будешь трезвый, пообщаемся.

Пожав Пушкину на прощанье руку, он степенно удалился за малиновый бархатный занавес в кабинеты. Александр Сергеевич еще посидел немного, глядя расфокусированным взглядом в пространство, затем налил из графинчика в хрустальную рюмку водки и вдумчиво опростал последнюю. Посидел еще, угрюмо сгреб со стола графинчик с остатками и поплелся обратно в боулинг, откуда по-прежнему доносились азартное громыханье шаров и тарзанские вопли Вяземского. Опустился за один из свободных столиков, положил на него ноги и начал флегматично отхлебывать прямо из графинчика, наблюдая бездумно за коллегами. Сидевший за соседним столом Гнедич картинно поаплодировал ему, одобряя проявленное приятелем богатырское презрение к крепкому алкоголю.

– Иваныч, – хрипло сказал Пушкин, – а вот ты, к примеру, знал, что Кюхля умер?

– Кюхля? – осторожно удивился Гнедич. – Кто это?

– Понятно. Проехали. – Пушкин поднялся из-за стола, направился к своей дорожке, склонился над монитором, едва не повалив его. – Ну что, Костя, много без меня накидал?.. У-у-у, бестолочь! Давай-ка я сам теперь...

Еще с четверть часа Пушкин неутомимо метал тяжелые шары, успев за это время оприходовать до дна заветный графинчик и еще дважды заказать по пятьдесят. Когда он выбил шестой страйк и, отдуваясь, плюхнулся за свой столик, мобильник у него во внутреннем кармане тоненько запиликал «Le Vent, Le Cri». Поэт выдернул телефон из кармана, поднес его к уху.

Это был Некрасов.

– Здравствуйте, Александр Сергеевич, – произнес генеральный директор «Нашего современника». – Гуляете, сударь?

– Не без этого, Николай Алексеевич, – смиренно согласился Пушкин.

– Не изволите ли пояснить, на какие нужды пошли пятьсот долларов из кассы журнала, кои вы соблаговолили получить сегодня вечером?

– Это аванс, – хмуро проговорил Пушкин. – Мне. За новую «повесть Белкина».

– Что-с, и авторский договор на нее уже, наверное, имеется? – ядовито осведомился Некрасов.

– Николай, ну брось. Я сказал, сделаю – значит, сделаю.

– Видите ли, Александр Сергеевич, пару раз вы уже брали авансы под новые произведения, после чего все как-то рассасывалось. Не помнишь? Поэма «Чеченский пленник» и документальное исследование «Кровавые разборки в Кремле: Сталин против Берии»?

– А, – пробурчал Пушкин. – Это. Ну да. Напишу ужо. Собираю материал.

– Это я проглотил, ладно, – продолжал между тем Некрасов. – Но всякому терпению рано или поздно наступает предел. Мне не жалко денег; это не те деньги, которые способны меня расстроить; мне жалко, когда они падают в пустоту. В никуда. Короче, Александр Сергеич: с завтрашнего дня все гонорарные и прочие выплаты осуществляются лично через меня. Ключ от сейфа я у Гузмана изыму. Представительские расходы не отменяю, если надо посидеть с автором в ресторации или подмазать слегка кого-нибудь – финансы будут, но в конце каждой недели изволь мне полный отчетец: куда пошло, сколько, коим образом.

– Кюхельбекер умер, – угрюмо произнес Пушкин.

– Поздравляю. И давай-ка наведем, наконец, порядок в бухгалтерии. Вот прямо завтра и займемся. На тебе довольно крупные суммы висят, а я до сих пор не знаю, на что они истрачены.