Героев не убивают - [68]

Я тем временем пыталась дозвониться до кого-нибудь из родителей Пальцева. Мне и самой хотелось на них посмотреть. Но телефон мамы, сообщенный мне Федором, не отвечал, а на работе у папы говорили, что он проводит практические занятия с курсантами и освободится не ранее пятнадцати часов. Я приготовилась терпеливо ждать пятнадцати часов, как вдруг мне сообщили, что явился адвокат Пальцева. Подивившись — откуда же он взялся? — я пошла на него посмотреть. Ни фамилия, ни личность его мне ничего не сказали. Раньше мы с ним никогда не сталкивались. Он призывно помахал ордером и сказал, что у него соглашение на защиту Федора Вячеславовича Пальцева. Я небрежно поинтересовалась, кто проявил добрую волю и оплатил соглашение на защиту, и адвокат так же небрежно ответил — друзья задержанного.

— Подождите, — сказала я и отправилась в кабинет, где задержанный Пальцев ел из банки принесенный ему Кораблевым компот из персиков.

— Федор Вячеславович, — обратилась я к нему, но он перебил меня:

— Можно просто Федя.

— Федя, там адвокат пришел. — Так быстро? — удивился он.

Я назвала фамилию адвоката и спросила, знает ли его Федя. Федя отрицательно покачал головой. У меня были основания считать, что есть кое-кто, кому очень не хочется, чтобы Федя говорил лишнее, поэтому я поинтересовалась, кто из его друзей мог заплатить за адвоката?

— Мария Сергеевна, это боль моей жизни, но у меня нет друзей, — отставив персики, совершенно серьезно сказал обожженный киллер. — Я один на льдине.

Я вышла к адвокату и вежливо поставила его в известность, что задержанный Пальцев изъявил желание пригласить определенного адвоката, в связи с чем в услугах других защитников не нуждается. Черт его знает, кто такой этот защитник? Сплошь и рядом адвокатов людям нанимают отнюдь не друзья, а враги, чтобы быть в курсе дела, влиять на показания, а в случае чего — просто убрать человека. Подождем, пока соглашение с адвокатом заключат родители. Конечно, случайностей исключить нельзя, но все-таки будет спокойнее.

Отставленный адвокат пожал плечами и осторожно спросил, не буду ли я так любезна показать ему заявление подзащитного, в котором он отказывается от его услуг. Я максимально вежливо разъяснила, что законом такое не предусмотрено, посему адвокату придется удовлетвориться моим словом. Он не нашелся, что ответить, и удалился.

Вернувшись в кабинет, я обратилась к Кораблеву:

— Ленечка, возьми-ка ноги в руки, съезди за Федиными родителями и привези их обоих сюда.

— Понял, — вскочил Леня, помахал ручкой задержанному Феде, с которым у них, судя по всему, установилось полное взаимопонимание, и убежал.

— Я маму увижу? — обрадовался Пальцев.

— И папу тоже, — кивнула я.

— Лучше сначала маму. Кстати, Мария Сергеевна, можете обращаться ко мне на «ты». — Хорошо, — кивнула я.

У Феди за плечами большой опыт общения с инспекцией по делам несовершеннолетних, или как она там теперь называется, и, похоже, во мне он тоже видит что-то вроде тетеньки-инспектора.

— Федя, — я присела рядом с ним, — ты где жил до переезда?

— На Пискаревском проспекте, — ответил он.

— А почему вы оттуда уехали?

— Родители поменялись, — пожав плечами, ответил он.

Спросить или не спросить про доктора Вострякова? Нет, пока рано. Пусть опера с ним поработают. Пусть он привыкнет к своему новому статусу, пусть поймет, что нам можно доверять.

Кораблев обернулся достаточно быстро. Вскоре в кабинет входила небольшого роста женщина, приятная на вид, с встревоженным лицом, за ней шел высокий мужчина в военно-морской майорской форме, губы его были плотно сжаты, брови насуплены. Мужчина остановился на пороге, а женщина стремительно подошла к Федору, который поднялся навстречу, и обняла его:

— Феденька, мальчик мой, что случилось?

— Мам, мне адвокат нужен…

— Конечно, не сомневайся, мы с папой все сделаем. Что тебе принести, маленький? Сгущенки? Колбаски? Что тут можно, ты знаешь?

Мама Феди вела себя так, словно пришла к сыну в больницу. Что ж, в каком-то смысле так и было. Если в дело не вмешаются посторонние силы, то Федя проведет в этой больнице всю оставшуюся жизнь.

Отец Пальцева, глядя на жену и сына, так и не произнес ни слова. Позже, когда я разговаривала с ними в соседнем кабинете, он скупо сказал, смотря в сторону, что до конца дней будет чувствовать свою вину перед сыном, — приохотил его к оружию, дома была коллекция, думал, что это хобби отвлечет сына от улицы, а вышло вон как, вон куда привело сына…

А мама вела себя так, будто не понимала, что происходит. Хоть и в деликатной форме, но я постаралась объяснить, в чем подозревается Федор и что ему грозит. Мама покивала головой, но в ее глазах ничего не отразилось, и казалось, что она обеспокоена только одним — какие продукты принимают в передаче? Перебив меня на полуслове, она еще поинтересовалась, можно ли принести сыну удобную одежду.

Потом я разделила их и допросила по отдельности. Обоих я спрашивала, не знают ли они доктора Вострякова, не пересекались ли когда-либо с ним по работе или иначе, не лечил ли он когда-то их сына или их самих? Нет, отвечали они оба, эта фамилия им незнакома, с таким человеком никогда и нигде они не пересекались. Единственное, о чем обмолвилась мама, — когда они жили на Пискаревке, Федя часто бегал играть на территорию больницы Мечникова; они с ребятами перелезали через ограду и прятались в густых кустах между многочисленными корпусами больницы. Я хорошо знала территорию больницы, потому что часто обращалась на кафедру судебной медицины Санитарно-гигиенического института и часто бывала там, плутая с непривычки по заросшему больничному парку среди заброшенных и облупившихся корпусов. Да, там можно было играть и в войну, и в мушкетеров, и в пиратов; парк и корпуса походили на старинный замок, и специалисты с кафедры судебной медицины рассказывали мне много интересного про больницу.