Героев не убивают - [21]

Договорившись с Кораблевым, я положила трубку, и мы с Лешкой продолжили сортировку дел. В конце концов я признала Лешкину правоту. Это только кажется, что все дела неотложные, ни одно не может потерпеть. Я искренне так считала много лет, боялась в отпуск уйти или заболеть — ах, все пропало, гипс снимают, клиент уезжает… На третьем году работы меня отправили в институт усовершенствования повышать квалификацию. Так вот, если для иногородних следователей этот месяц повышения квалификации был внеплановым отпуском — они-то все свои дела пооставляли на работе и приехали в Питер с чистой совестью, — то для меня усовершенствование превратилось в сущий ад. До трех часов я высиживала на лекциях, а потом мчалась в прокуратуру и судорожно пыталась не нарушить процессуальные сроки. В результате недовольны были все: преподаватели института — что я задерживала, сдачу рефератов, а прокурор — что я тянула с обвинительными заключениями; а про мужа я уже не говорю, он был недоволен тем, что я дома появляюсь только к ночи. И так я разрывалась до тех пор, пока не загремела с деструктивным аппендицитом в больницу на две недели.

Прикованная к койке, будучи не в состоянии вскочить и бежать допрашивать свидетелей и осматривать вещдоки, я страшно мучилась — а как там без меня мои дела? Выписавшись и доковыляв до прокуратуры, я обнаружила, что все мои дела эти две недели спокойненько пылились в сейфе, но ни одно из них не покрылось плесенью, ни одно не растворилось, и вообще прокуратура не провалилась в тартарары в связи с моей двухнедельной неработоспособностью. Вот тогда я задумалась — а может, и правда, незаменимых нет?

В двенадцать начал разрываться телефон. Я проявила упорство и трубку не снимала. Минут десять он заливался беспрестанно, после чего стали колотиться в дверь.

— Ты что, заперлась? — встревоженным шепотом спросил Горчаков.

Я кивнула. Но дверь так прогибалась под напором желавшего попасть в мой кабинет, что я почла за благо открыть. Может, и не открыла бы, да тяжелая поступь, которой посетитель шел к кабинету, шумное дыхание и уверенная настойчивость недвусмысленно указывали на то, что ко мне ломится родной прокурор.

Конечно, за дверью оказался он. Оглядев взъерошенного Лешку, открытый сейф, гору дел на столе, он не нашел ничего лучшего, чем спросить:

— Ну что, амурами занимаетесь? Двери позакрывали!

Боже, как можно быть таким слепым и не видеть, что делается у тебя под носом, подумала я, зачарованно глядя на шефа. Как можно подозревать в каких-то амурах с Лешкой меня? Неужели он не замечает двух обалдевших от взаимного чувства сотрудников, один из которых (одна) вообще сидит в его собственной приемной? Оба, и Зоя, и Горчаков, последние два дня, в те короткие промежутки времени, что они не обнимаются за запертой дверью горчаковского кабинета, перемещаются по прокуратуре с отсутствующим видом, на вопросы сослуживцев отвечают невпопад и краснеют, когда встречаются взглядами друг с другом. Или шефу просто в голову не приходит, что секретарь и следователь могут влюбиться друг в друга после десяти лет совместной работы, зато нас с Горчаковым он подозревает в тайном сожительстве все эти десять лет? Напрасно.

— Собирайтесь на выезд, — сказал прокурор, игнорируя нашу явную занятость.

— Что, оба? — вопросил Лешка. Шеф кивнул.

— Нападение на ювелирный магазин.

— А мы-то тут при чем? — не сдавался Горчаков. — Милицейская подследственность.

— Четыре трупа, — терпеливо пояснил шеф. — Я тоже еду. Собирайтесь.

— Владимир Иванович, — взмолилась я, — а как же я? У меня самолет завтра утром…

— Во сколько? — деловито уточнил шеф.

— В тринадцать.

— Это не утром. Успеете. — Шеф повернулся и вышел из кабинета, распорядившись уже из коридора:

— Жду вас в машине.

Мы с Горчаковым в отчаянии переглянулись. Мое-то отчаяние было вызвано необходимостью переться на место происшествия и работать там до ночи, вместо того, чтобы привести в порядок дела, пораньше прийти домой, спокойно собраться и выспаться перед отъездом. А Лешкино отчаяние объяснялось предстоящей разлукой с возлюбленной на целый рабочий день. Но все равно друг счел необходимым меня ободрить:

— Не волнуйся, Машка, начнем вместе, потом начальники разъедутся, и я тебя прикрою. Владимир Иванович, — крикнул он вслед прокурору, — а можно Зою взять в качестве понятой?..

Глава 6

Брать с собой Зою и оголять тем самым прокуратуру, и так уже оставшуюся на время без начальства и следственного аппарата, шеф не разрешил.

Задолго до подъезда к ювелирному магазину, где нас ждали четыре трупа, было понятно, что там — место происшествия. Я в жизни не видела такого количества милицейского транспорта всех мастей. Поодаль стояли три «скорые помощи», и, по-моему, была еще парочка пожарных машин.

Когда мы вошли в магазин, Лешка присвистнул. Да, прав был шеф, пригнав сюда двоих следователей. На мой взгляд, не помешал бы еще и третий, судя по тому количеству ювелирных украшений, которое было вытащено из разбитых стеклянных витрин и разбросано по полу. Предстоящее описание кучи гильз, уже промаркированных криминалистами, было просто ерундовой работой по сравнению с бриллиантами и изумрудами, призывно сверкавшими в ожидании своего часа. Помимо того, что описание четырех трупов — занятие муторное и длительное, особенно если учесть обилие огнестрельных ранений, конечно, надо скрупулезно заносить в протокол подробные характеристики всего этого ювелирного богатства, чтобы потом было понятно, что именно взяли преступники, а что под шумок пытались прибрать к рукам патрульно-постовая служба и труповозы.