Героев не убивают - [14]

— А что тут непонятного? — удивилась я. — Я тебе сказала, что пошла в РУВД, ты позвонил туда, дежурка по рации связалась с водителем, который ждет меня возле РУБОПа, а здесь ты начал поиски с кабинетов руководства.

— Больно умная, — пробурчал Горчаков и отключился.

Старосельцев, конечно, ждал моего звонка, трясясь от нетерпения.

Изложив ему суть своей просьбы, я услышала в ответ категорическое условие предоставить ему срочный доступ к информации и только в обмен на мое согласие получила надежду на помощь.

— Куда за вами заехать? — деловито спросил Старосельцев.

— Куда-куда… Чайковского, тридцать.

— Я на Садовой, буду минут через сорок. Что-то у меня карбюратор барахлит…

— Понятно, — я с трудом сдержала улыбку, — лучше я за вами заеду. Думаю, что я буду быстрее, минут через десять.

За те шесть минут, что я на рувэдэшной машине с «мигалкрй» добиралась до Садовой, мой исполнительный общественный помощник Старосельцев успел созвониться со своими знакомыми на телевидении и порадовал меня тем, что нам уже заказан пропуск.

Милиционер на входе в здание попенял мне на то, что на моем прокурорском удостоверении не так приклеена фотография (проигнорировав, однако, тот факт, что на журналистском удостоверении Старосельцева оная отсутствовала вовсе), но все-таки пропустил внутрь, и я пошла по цитадели властителей дум вслед за Старосельцевым, уверенно лавирующим по нескончаемым бетонным лабиринтам. По дороге он рассказал, что мы идем к его старой знакомой — тележурналистке Энгардт, с которой он уже разговаривал на интересующую меня тему, и она обещала поспрашивать коллег.

Эффектная рыжеволосая Елизавета Энгардт, с глазами умной стервы, ждала нас в крохотной комнатке, заставленной телеаппаратурой. Я вспомнила, что мы с ней один раз сталкивались — она приезжала на место происшествия, где я проводила осмотр. Я вспомнила и свои ощущения, когда в разгар осмотра оказалась рядом с ней: она — холеная и рафинированная, вокруг нее скакали операторы, заглядывая ей в глаза и ловя каждое движение, — то доску из-под ноги уберут, то поднесут зажигалку, заметив, что Энгардт достает из сумочки тонкую дамскую сигарету… А я была усталая, растрепанная и уже успела чем-то запачкать светлую юбку, и хотя вокруг меня скакали опера, на фоне журналистки Энгардт с ее свитой все было не то. Но тем не менее Энгардт, как интеллигентная, воспитанная барышня, ободряюще мне улыбнулась, ничем не обнаруживая своего превосходства, которое, по крайней мере с точки зрения сопровождавших ее лиц, было очевидным. И ласково сказала: «Не волнуйтесь, мы вас красиво снимем». И действительно, расставила всех таким образом, что на экране я, вопреки обыкновению, себе понравилась. За что я была ей очень благодарна. Ни один мужчина-репортер такого эффекта ни разу не добился.

Когда мы вошли, Энгардт потушила в пепельнице окурок и приветливо нам улыбнулась. Старосельцев в тот же миг совершенно неуловимо изменился, и стало понятно, что он просто умирает по Елизавете, но пытается скрыть это даже от самого себя. Он деловито познакомил нас, и Энгардт тут же сказала:

— Я вас помню, Маша, мы вас снимали на месте убийства… — и безошибочно назвала фамилию покойника, а также дату нашей встречи. Я ей мысленно поаплодировала. Но после этого Энгардт взялась нас разочаровывать. — К сожалению, в компьютере действительно ничего нет. Там информация хранится два дня, потом стирается.

— А откуда вы ее получаете?

— Например, от платных агентств эта информация поступает по сетям Релкома.

— Кого?

— Ну, это что-то типа провайдерской фирмы, предоставляющей посреднические услуги.

— Понятно, — сказала я, хотя на самом деле ничего было не понятно. — А если кто-то позвонил и сообщил интересную новость?

— Такое бывает, — кивнула Энгардт. — Звонки принимают редакторы на телефоне.

— А куда записывают? — приставала я.

— На бумажки, — пожала плечами Елизавета. — Которые потом выкидывают.

— Ну хорошо, — не сдавалась я, — вы в программе сообщаете новость…

— Я? — переспросила Елизавета.

— Ты, ты, — кивнул Старосельцев.

— Если я сижу в кадре, то я просто озвучиваю материал, который кто-то готовил.

— А если ваши операторы выезжают на место и снимают, а потом репортаж идет в эфир?

— И что?

— Можно же установить, кто их туда послал?

— В принципе можно, — усмехнулась Елизавета, берясь за новую сигарету.

— И я даже пыталась это сделать.

— И что же? — хором спросили мы со Старосельцевым.

— Выезжал на набережную оператор Васечкин, репортаж был Скачкова. — Елизавета замолчала.

— Лиза, не томи, — взмолился Старосельцев.

— Васечкин сказал, что задание принес на хвосте Скачков.

— А Скачков? — спросили мы опять хором. Елизавета легко поднялась с места; Я про себя отметила, что у нее такая осанка, будто она воспитывалась в Смольном институте. И какая-то особая манера вести себя — вроде ничего особенного, но она из тех женщин, которые действуют на окружающих, как наркотик: мужики в их присутствии дуреют, а женщины, как правило, начинают думать что-то типа «а зато я лучше готовлю». Но это я отметила без всякой ревности, просто как факт.

Энгардт направилась к выходу из комнаты и махнула нам рукой, чтобы мы шли за ней. Она привела нас в такую же крохотную комнатенку, заставленную аппаратурой, коробками, заваленную какими-то амбарными книгами. В комнате был полумрак, и я не сразу разглядела человека, уронившего голову на стол. Сначала я ощутила мощные спиртные миазмы, витавшие в атмосфере комнаты; судя по тому, как тяжело вздохнул за моей спиной Старосельцев, он тоже их ощутил.