Германский вермахт в русских кандалах - [35]

— Все как надо: шесть штук. По два немца на борт…

— По два, значить, немца. Они что, уже стали твои эти немцы? А где твои грузчики, спрашиваю!

— Дак обед же у нас, дядь Кузьмич, — усмехнулся Володька.

— Вот же, едрена Матрена, — крутанул головою Кузьмич. — Не понять нам, «ни разу неграмотным»… Ты сегодня обедал?

— Нет еще, — перестал улыбаться шофер. — На обед мне без щебня нельзя заявляться: я же строюсь. У меня ж там бригада… придет после смены. Люська нынче борща наварила… А что пытаешь, дядя Кузьмич?

— А то, дорогой, что сегодня ты борщ будешь есть, а они вот, — Кузьмич указал на немцев притихших, — не жравши останутся. Им, может, хлеба по норме не выдадут завтра! А все потому, что машины грузили по записочкам разным! Жаль, что я не видал… А твои работяги, видимо, пиво сосут, едрит-твою в корень!..

— Грузчики лес разгружали, дядя Кузьмич, — негромко ответил шофер, поднимая борта, — Лично мне на фундамент под дом вот эта машина нужна позарез. Ну, а раз твои немцы голодными будут… Хрен с ними. Я сюда их не звал! Они, твои немцы, братов моих поубивали, пока я воевал. Всех троих… Двоих на фронте, а Лешку, мальчишку еще, — на дубе повесили и бумажку на грудь прицепили с надписью «Партизан!». А корзинку с грибами к рукам привязали. Потешались над Лешкой убитым, а может, и фотографировались…

Вскочил в кабину, и взревел мотор! И рванулся ЗИС остервенело! И по руинам, поднимая пыль, бортами загремел!

От слов тех горьких, тихо сказанных, и послушания шоферского заходил, затоптался Кузьмич по площадке. И, вскинув глаза вслед пылившему ЗИСу, крикнул с болью свое запоздалое:

— Ну, давай мы их всех перебьем к такой матери! Давай станем немецким зверьем! Поступим так, как они поступали с нами! Легче, думаешь, будет тебе, а?! Эх, солдат…

Немцы, пристально следившие за всем происходящим, после слов Кузьмича, как по команде, перекур устроили.

Иные все еще на Кузьмича глядели и за ЗИСом следили, что, так безжалостно терзаясь на ухабах, пылил между руин, проросших чернобылом. В той торопливости горячей, с которой гнал его водитель, вряд ли немцы разделяли боль обиды горькой и потаенную печаль потерь невосполнимых.

Их просто побуждало любопытство.

Вот замер ЗИС. Осела пыль. Шофер полез на кузов и на крышу кабины лопаты сложил, чтоб не побить их камнями. На землю спрыгнул и выдирать из бурьяна стал некрупные куски кирпичной кладки, войной раскиданные по земле.

— Сынок, — Валерика окликнул Кузьмич. — Сгоняй-ка до ЗИСа. Володьке скажи, чтоб подъехал сюда. Мол, Кузьмич поможет нагрузить…

Улыбаясь от радости, Валерик летел к ЗИСу, напевая: «А назад я поеду в кабинке! А назад я поеду в кабинке!..»

Помочь загрузить щебнем машину подошли Бергер и Шварц.

Фриц какое-то время раздумывал, но, когда за лопату взялся Кузьмич, подошел к машине.

— Фриц, ты видишь какие лопаты у нас? Совковые! — подает ему лопату Валерик. — Это лопаты «стахановские», потому что громадные. Вы такие лопаты возьмите себе в Фатерланд, чтобы машины грузить побыстрей.

Как только кузов загрузили по уровень бортов закрытых, шофер оттаял и даже улыбнулся:

— Душевное тебе спасибо, Иван Кузьмич… Вот, возьми папиросы мои! Не давись ты махоркой!

— Много ты понимаешь! — отмахнулся Кузьмич и полез в карман за кисетом. — Папиросами вашими я не накуриваюсь, да и кашель от них. Угости-ка лучше немцев перед обедом.

— Это щас! — метнулся Володька в кабину ЗИСа и нашел под сидением узелок. В нем водки бутылка и закуска нехитрая: огурцы, лук зеленый, вареные яйца и молодая картошка «в мундире». — Годится, Иван Кузьмич?

— На троих — в самый раз! Отдай Отто. Да не бойтесь: все ушли на обед, а сержант сделал вид, что не видит.

— Большое вам данке шен, мужики! Хватаните-ка перед обедом. Правда, стаканчик один, — суетился шофер, развернув узелок на подножке кабины.

Немцы переглянулись, и Бергер одобрил:

— Гут.

Водку выпили молча и быстро. Поровну лук разделили с картошкой. Съели. Огурцы в карманы убрали, собираясь поесть на ходу.

Кузьмич и Володька курили в сторонке.

— А что ж вы, товарищи немцы, порядки свои нарушаете?

Немцы глянули на Кузьмича и жевать перестали.

— Нарушаете! Работать вздумали в свое обеденное время!

— Нарушаем? Нарушаем, — бесшабашно махнул рукой Бергер. — Потому, что теперь мы больше немцы русские, чем немцы сами по себе…

Письма из Фатерланд

— Фриц, а почему Шварц читает Бергеру свое письмо? Одно и то же письмо. Прячутся за стену, и Шварц читает шепотом, а Бергер слушает и вздыхает, будто это ему написано. Он даже плачет тихонько, когда Шварц письмо читает вон того немца седого о его детях, седому пишет кто-то.

— То Иоганн из Кюстрина.

И Фриц рассказал, как сумел, что дети Иоганна нашлись, а фрау поляки убили палками, когда немцев выгоняли из Польши… Фрау взяла в детскую коляску больше вещей, чем разрешили поляки.

— Вот собаки! И что теперь будет полякам? Расстреляют?

Фриц усмехнулся одной половинкой лица и неразговорчивым сделался, монотонными ударами кирочки сбивая раствор с кирпича, а Валерик стал глазами искать Иоганна.

Ему жаль Иоганна задумчиво-тихого. На Валеркин «гутен так» Иоганн по-русски отвечает с присущей ему тихой вежливостью: