Германский вермахт в русских кандалах - [32]

— О! Генерал-бутерброд! Зер гут! — отзывается Фриц с сознанием дела.

— Ты, наверно, думаешь, что генеральский бутерброд — это что-то такое? — Валерик крутит пальцами перед собой. — А вот и нет! Все просто. Берешь сто грамм водки, и тебе тут же дают кусок черного хлеба с маслом, а на нем, на масле сливочном, кусок селедки «залом» лежит! И скрылечек лимончика сверху или кружочек яйца! Вкуснотища! Закус — мое почтение!

— Братишка махает сто грамм? — улыбается Фриц.

— Ты что! Детям и курсантам водку в рюмочной не наливают! А ты думал, для чего курсанты с Марусей сюсюкаются? Вот для того, чтобы водочки дала горло полудить. Чтобы песня звучала. Понятно? А ты надумал уже вон чего!.. А вам после бани водку дают?

— Найн, — потерянно вздыхает Фриц. — Не дают.

— Курсанты-старшекурсники тоже б водку не пили, да Суворов им приказал: «Солдат, продай штаны, но после бани выпей!» — так говорят курсанты. А может, они все напридумали, чтоб Марусю обдурить и выпить! И молодцы! Правда, Фриц! Зато как они идут после бани в училище! Залюбуешься! И поют: «Прощай, Маруся дорогая, я не забуду твои ласки! А может быть, в последний раз, я вижу голубые глазки!»

А Маруся стоит у окна и во всю радость улыбается! Да, да, Фриц!

Валерик на минуту замолкает и, глядя на Фрица, сидящего на стопке кирпичей, излагает мечтательно:

— Вот бы мне таким вырасти и стать курсантом летного училища нашего… Они все там мировенские! Сильные и стройные. Весь город смотрит, когда они идут. А песни так поют, что «аж душа заходится!» — так бабушка Настя говорит. Правда, правда, Фриц!

Фриц, оставаясь в мыслях своих, машинально кивает головой.

— Фриц, а ты свои песни солдатские знаешь?

— Знаешь, знаешь… Дойче песня ферботен.

— Ферботен? Запрещена? А почему запрещена? Кто запретил? Немецкий замполит? Как в училище? Замполит запретил курсантам «Марусю» петь и «Цыганочку». Но после бани они для Маруси «Марусю» поют вдохновенно. Да, Фриц! Так мамка моя говорит. Вдохновенно…

Фриц молчит и сосредоточенно вытирает пот с лица тряпицей чистой.

Валерик знает, что Фриц стирает свои «носовые тряпочки» каждый вечер, потому они чистые и пахнут хозяйственным мылом.

— Вы, наверно, поэтому скучные, что песен своих не поете? Да, Фриц?

Фриц пожимает плечами и, в нудном однообразии машинальных движений, очищает кирпичи от старого раствора и думает о чем-то своем.

Чтобы вывести Фрица из задумчивости грустной, Валерик негромко заводит мелодию, что в памяти застряла не спросясь, когда в кирпичном доме, который сегодня тоже в руинах, было варьете для летчиков Люфтваффе:

— А-ай-ли, ай-ля айли-айля! А-ай-ли, ай-ля айли-айля!..

Фриц хмурится и прикладывает палец к губам:

— Ферботен.

— Варум ферботен? — глядит на него Валерик. — Почему запрещено? Это ж не «Лили Марлен» ваша фашистская!

— Ах, Лили Марлен! — оживляется Фриц потеплевшим голосом и ладонь вытянутой вверх руки его становится отражателем фонаря над головой. — Медхен Лили Марлен унд юнге, парень. Унтер штрасенлатерне. Унтер лампочка.

— А, под фонарем! — догадывается Валерик. — Девушка ждет парня!

— Йа, йа! Девушка, парень… Больше никто. Где фашист? — как всегда пожимает плечами Фриц. — «Лили Марлен» ферботен! Елки-палки…

Свесив с колен руки, Фриц замирает, роняя кирочку.

— Фриц, ты опять улетел в Фатерланд?

— О, йа… Энтшульдиген зи бите. Звиняюсь, пожалуста! — вздыхает Фриц. — Медхен «помнил». Зер шенес медхен. Красивая-красивая. Ферштеен, братишка?

— Да понимаю я, — развязным тоном бывалого повесы говорит Валерик, подражая разбитному баянисту Гоше, которого на самом деле зовут Пашей. — В нашем бараке тоже была одна задавака, а когда ее папка вернулся с войны Героем Советского Союза, им сразу квартиру дали и радиолу. Мировенскую такую радиолу! Самую лучшую в мире! С таким огоньком зеленым…

И себя же перебивает:

— Фриц, а у немцев герои Германии были?

— Герои Германии?

— Которые грудью амбразуру ДОТа закрыли, как Александр Матросов. Или самолет таранили, как дядя Женя Уваров. Только Героя ему не дали, потому что он в плен попал… Зато Виктор Талалихин герой, и Зоя Космодемьянская, и двадцать восемь Панфиловцев, и много других, я только не знаю, их сколько. А у вас такие были?

Фриц пожимает плечами и спрашивает недоуменно:

— Амбразуру грудю?

— Чтобы победить!

— Хох! Победить! Победить иметь ваффе!.. Оружие.

— Эх ты, Фриц! Не понимаешь! — с превосходством человека бывалого улыбается Валерик. — Вот смотри. У меня кончились патроны и гранаты, но зато я ближе других подполз к твоему ДОТу. Я бросаюсь на амбразуру грудью, и ты не видишь, куда стрелять! Понял? Пока ты соображаешь, подбегают мои товарищи и гранатами твой ДОТ взрывают. И тебе капут!

— И тебе капут! — наставляет Фриц на Валерика палец. — Тебе капут ближе.

— Да, мне раньше капут, — соглашается Валерик. — И пусть. Зато я стал Героем Советского Союза! Навечно! И навечно зачислен в список части. Понял? И на вечерней поверке командир первого отделения первой роты ответит так: «Гвардии рядовой Валерий Семенцов, совершая подвиг, пал смертью храбрых за свободу и независимость нашей Родины, Союза Советских Социалистических республик!» Понял? И обязательно имя героя называют, который совершил подвиг.