Германский генеральный штаб - [50]

Военный министр фон Фалькенгайн был против объявления войны, также и адмирал фон Тирпиц. Последний указывает, что ген. фон Мольтке не придавал значения объявлению войны России и Франции. В недавно опубликованных «Германских документах о возникновении войны» также нельзя усмотреть, чтобы ген. фон Мольтке считал необходимым по военным соображениям и требовал объявления войны России и Франции; для осуществления предложенных им на первое время мероприятий достаточно было объявления мобилизации. Предъявление Бельгии ультиматума 2 августа являлось актом военной необходимости, но он не имел в виду ни состояния войны с Францией, ни тем более с Россией, так как не находился с ней ни в какой связи. О состоянии войны в ультиматуме ничего не упоминалось. В опубликованных документах имеется обращение фон Мольтке от 2-го августа в Министерство иностранных дел, в котором он говорит: «Объявление нами войны Франции совершенно не связано с предпринятым шагом в отношении Бельгии. Одно не обусловливает другого. Я предполагаю, что если мы временно воздержимся от этого, то общественное мнение Франции принудит ее начать военные действия против Германии без формального объявления нам войны. Нужно думать, что как только шаг Германии по отношению к Бельгии станет известным в Париже, Франция в качестве охранительницы бельгийского нейтралитета введет свои войска в Бельгию. В виду этого уже отданы соответствующие распоряжения, чтобы германские войска не переходили французской границы до тех пор, пока к этому не вынудят шаги, предпринятые самой Францией». С другой стороны, документы доказывают, что 1 августа ген. фон Мольтке не делал никаких существенных возражений против намеченной формулировки объявления войны России и Франции и выразил лишь желание, чтобы передача соответствующих актов состоялась возможно позднее.

Других определенных данных о роли Мольтке в объявлении войны мне достать не удалось. В генеральном штабе таких документов не было.

Тогдашний генерал-квартирмейстер граф Вальдерзее при решении вопроса об объявлении войны во всяком случае не присутствовал и уверяет, что. ген. фон Мольтке был с ним одного мнения относительно того, что мы должны ограничиться мобилизацией, объявления же войны не требовалось. Мне подтверждали то же самое и другие. Надо полагать, что так было и на самом деле. Ген. фон Мольтке не требовал объявления войны, но и не противился ему категорическим образом.

Объявление войны создало неблагоприятное впечатление. Им воспользовались, чтобы обвинить нас в нападении и оно же дало повод Румынии и Италии считать себя свободными от обязательств. Мы бы могли принять необходимые военные меры и без формального объявления войны, медлить же таковыми, независимо от самого факта объявления войны, являлось недопустимым ни под каким видом.

Ни в генеральном штабе, ни в армии, ни в военных кругах кайзера не было такой военной партии, которая побуждала бы к войне. Что таковая делала успешно свое дело в России, доказал Сухомлиновский процесс.

Перспективы войны

Профессор — доктор Штейнгаузен, утверждая, что Г.Ш. недооценивал противника, в упомянутом уже труде делает из этого дальнейшие выводы:

«На основании неправильной оценки противника Г.Ш. рассчитывал на успех войны. Определенный оптимизм являлся особенно характерным для прусского солдатского характера, который во время войны, правда поддерживал настроение и помог преодолеть не один кризис, но приносил часто и вред, вызывая нередко недостаточно серьезное отношение к противнику. При правильной оценке своих шансов на успех, Германия должна была стараться насколько возможно избежать войны». По моему профессор доктор Штейнгаузен не доказал, каким образом Германия могла этого все-таки избежать.

Я перечитал целый ряд книг по политической истории предшествовавшего войне периода, а именно труды: ф. Гельфериха, ф. Бетман Гольвега, ф. Ягова, графа Ревентлова и др. Один думает, что мы должны были искать соглашения с Англией, другой стоит на точке зрения восточной ориентации. Мне стало ясно, что мы наделали политических ошибок и не оказали достаточно, дипломатической ловкости. Надо сознаться, что наш народ не политик. В тех случаях, когда в мировой истории наша политика стояла на высоте, мы были обязаны этим отдельным выдающимся личностями.

«Германия! Но где она? Я не могу найти эту страну. „Там, где начинается наука, — политика кончается“. (Шиллер).

Но я не нашел нигде ясного указания на то, каким образом мы могли продолжать избегать войны, принимая во внимание определенно враждебные военные цели противника.

Генеральному штабу была ясна надвигавшаяся опасность во всем ее объеме.

Решать вопрос, быть войне или миру, являлось делом государственного деятеля, делом политики. Г.Ш. мог только постоянно указывать на те громадные милитаристические напряжения, которые делали наши противники и доказывать, что напряжение наших собственных сил было недостаточно и что наши противники были значительно сильнее нас. Он это и делал весьма определенно, даже резко, но без достаточного успеха. Дальше этого его полномочия не шли.