Германо-польская война - [25]

Теперь 14-я армия развернула к востоку, на Ясло, 18-й армейский корпус, главные силы которого для более глубокого охвата еще прежде были направлены в район Дуклинского перевала и здесь перешли польскую границу. 22-й моторизованный корпус 6 сентября достиг Тарнува и перешел Дунаец. 17-й армейский корпус занял оставленный поляками Краков. Таким образом, петлю, которую не удалось захлестнуть в Силезии, германское командование теперь пытается закинуть дальше к востоку.

Штаб группы армий "Юг" 5 сентября приказал 10-й армии наступать к северо-востоку по обеим сторонам Пилицы. Западнее и севернее реки ударная группировка армии в составе 16-го и 14-го моторизованных корпусов нацеливалась на Раву-Мазовецкую, чтобы преградить путь отхода армии "Лодзь" к востоку, в частности на Варшаву, и овладеть мостами через Вислу в районе Гура Кальвария{99}. Уточняя эту задачу, штаб 10-й армии в тот же день потребовал от 16-го и 14-го моторизованных и 11-го армейского корпусов "продолжать наступление на Раву и разбить создаваемое противником фланговое прикрытие между Пилицей и Лодзью"{100}. В результате этого маневра германское командование все еще рассчитывало, продвинув возможно скорее подвижные соединения к переправам через Вислу, занять их, не допустить отхода польских войск в восточные районы страны и тем выполнить на юге первоначальный стратегический замысел, предусматривавший разгром польской армии в Западной Польше.

15-й моторизованный корпус двинулся на Радом. Возобновились упорные бои. Германское командование, как и в первые дни, когда встречало упорное сопротивление поляков, стало нервничать. В штабах рождались противоречивые приказы. Командир 15-го корпуса направил под Лысой Горой идущую справа 2-ю легкую дивизию налево, а идущую слева 3-ю легкую дивизию - направо. Их пути перекрестились, создались заторы. В 14-м корпусе при переправе через Видавку пути движения двух дивизий совпали, началась неразбериха. Плохое управление подвижными войсками вызвало путаницу и снижение темпов. Даже Н. Форман вынужден признать, что "войска не понимали этих странных движений... Три больших драгоценных моторизованных соединения тратили много сил без достаточно полезного результата, они до сих пор вели боевые действия едва ли успешно"{101}. Однако польское командование не смогло предпринять действенные контрмеры, использовать неполадки немецкой военной машины.

5

Деятельность польского Главного штаба воплощала в эти дни все недостатки, присущие высшему руководству, совершенно не готовому к исполнению задач, возложенных на его плечи войной.

Многие офицеры Главного штаба и особенно верховный главнокомандующий примерно со 2 сентября стали смотреть на войну как на проигранное дело. Именно в этот день Рыдз-Смиглы бросает в своем окружении известную фразу о неминуемом разгроме польской армии. Несколько дней спустя он называет проигрыш войны "фатальной неизбежностью". Правда, имелись люди, которые верили в возможность каких-то изменений событий к лучшему. Но, кроме помощи западных союзников, они не видели других реальных средств, могущих повернуть течение событий в желаемое русло. Офицеры Главного штаба и ответственные руководители жили впечатлениями часа, быстро переходили от необоснованного оптимизма, вызываемого более или менее благоприятным сообщением, к упадку духа при получении докладов о событиях, которые постепенно развертывались на фронте и создавали у них, оторванных от полей сражения и замкнувшихся в обширном здании на одной из улиц Варшавы, самые зловещие картины. Все это порождало крайнюю неуверенность руководства. Вспышки энергии перемежались моментами безразличия и пассивности. Методам управления был присущ формализм, который охватывает обычно штаб, когда руководители психологически смирились с поражением раньше, чем оно стало фактом на полях битв. Главный штаб шел за событиями, развертывающимися помимо его воли, и не мог подчинить их своему влиянию.

Но не только психологическими мотивами, бесспорной бездарностью главнокомандующего и общей отсталостью военной системы буржуазно-помещичьей Польши объясняется пассивность высшего военного руководства страны в ответственные моменты борьбы. Далеко не исключено, что, придя к выводу о "фатальной неизбежности" поражения польской армии, Рыдз-Смиглы решил хоть чем-нибудь содействовать империалистам Запада, реакционерам, антикоммунистам всего мира и приблизить час военного столкновения фашистской Германии с Советским Союзом, создать условия для этого столкновения уже сейчас, в результате поражения Польши. "В связи со сложившейся обстановкой и комплексом проблем, которые поставил ход событий в порядок дня, - заявил он 3 сентября генералу Соснковскому, - следует ориентировать ось отхода наших вооруженных сил не просто на восток, в сторону России, связанной пактом с немцами, а на юго-восток, в сторону союзной Румынии и благоприятно относящейся к Польше Венгрии...".

Лишь постепенно польский Главный штаб приходит к пониманию того, что мощь противника заключается прежде всего не в пехоте, атаки которой польские солдаты в ряде мест весьма успешно отражали, а в его танковых дивизиях и многочисленной авиации, бороться с которыми польским пехотинцам и артиллеристам становилось не под силу. Главному штабу суждено было за несколько дней войны познать всю горечь разочарования в том, что он создал за предвоенное двадцатилетие, вернее, в том, чего он не создал. Но переоценка старых ценностей произошла слишком поздно.