Германо-польская война - [21]

Первая наступательная операция 10-й армии от границы до Варшавы небезынтересна в том отношении, что она дает понять, как произошел первый в истории Второй Мировой войны танковый прорыв, положивший начало пресловутым "клиньям", с которыми обычно связывается представление о военном искусстве германского вермахта.

Весьма сомнительный успех 10-й армии 1 сентября несколько встревожил германское командование. Одновременно приподнялось состояние духа в польских штабах. Командующий армией "Лодзь" генерал Руммель еще вечером 1 сентября не без основания сообщал главнокомандующему: "С танками наши войска сражаются хорошо"{74}. Силы немцев перед армией Руммель оценивал довольно оптимистически. Он предполагал, что гитлеровцы наступают здесь всего лишь четырьмя-пятью дивизиями и что все происходящее - пока еще лишь немецкая разведка{75}. Иные тенденции и настроения господствовали в польском Главном штабе. Если в армейских и дивизионных штабах, расположенных ближе к полю боя, взгляды на характер происходящих событий менялись постепенно, по мере ухудшения обстановки, то руководители, находившиеся в Варшаве, чрезвычайно импульсивно реагировали на вести с фронта. Их психологическое состояние ухудшалось быстро и как бы скачкообразно. Поражение в их умах наступало раньше, чем на полях сражений.

Уже утром второго дня войны Рыдз-Смиглы пришел к выводу, что армии "Лодзь" необходимо срочно отступить с передовых позиций обороны на главные. В 10 часов он передал телеграфное распоряжение генералу Руммелю: "... не дать противнику опередить себя в достижении главной позиции на Варте и Видавке и возможно дольше ее удерживать"{76}. Это был приказ на отступление. Но Руммель не торопился с его выполнением. Воодушевленные успехом первого дня, он и его войска хотели сражаться и еще рассчитывали дать врагу отпор на передовых позициях. В первой половине дня на всем фронте армии "Лодзь" разгорелись упорные бои. Однако после полудня в штаб армии поступили первые, пока еще смутные, но очень тревожные данные о продвижении немецких танковых колонн севернее Ченстохова. Одно из донесений, особенно поразившее штаб, гласило, что немецкие танки якобы появились у Каменска, в 40 км к северо-востоку от Ченстохова. Действительно, события ухудшились. В пустом, никем не обороняемом промежутке между внутренними флангами армий "Лодзь" и "Краков", который вскоре в польских штабах стал называться "ченстоховской брешью", теперь двигалась, не встречая сопротивления и лишь подвергаясь слабым атакам польской авиации, 1-я танковая дивизия немецкого 16-го моторизованного корпуса.

Произошло нечто совершенно неожиданное. Такого быстрого проникновения в глубину польской обороны не ожидали ни поляки, ни сами немцы. Польское командование, при всех его самых мрачных предчувствиях, не могло сразу поверить, что немецкие танки так быстро и так легко войдут в оперативный тыл и продвинутся к главной позиции. Хотя виной этому была только "ченстоховская брешь", по фронту стали ползти панические слухи. Но гитлеровские военачальники, подобно тому как с ними это случится вторично через восемь месяцев во Франции, испугались собственного успеха. Они были охвачены тревогой и замешательством. Их страшила возможность разгрома поляками 1-й танковой дивизии, оторвавшейся от пехоты и соседей. Ведь 4-я танковая дивизия отстала, втянувшись, как и накануне, в кровопролитные фронтальные бои у поляны Мокры. Беспокойство германского командования выразилось в приказе 16-му моторизованному корпусу... остановиться на полтора суток. Польские авторы "Сил збройных" пишут: "...приказ 16-го корпуса требовал от дивизий на день 3 сентября оставаться на месте (в связи с тем, что оба соседа оставались далеко в тылу) и ограничиться только расширением плацдарма"{77}. Распоряжение командира 16-го корпуса генерала Гепнера, отданное вечером 2 сентября, гласило: "16 ак перегруппировывается... имея в виду дальнейшее продвижение с направлением главного удара на Радомско. Предполагаемое начало дальнейшего продвижения утром 4.9"{78}. Преднамеренная полуторасуточная остановка на Варте в условиях, когда немецкие танки могли почти беспрепятственно двигаться дальше в глубину польской оперативной обороны, не только удивительна, но и весьма показательна. Ясно, что у немецкого командования в первые дни войны отсутствовали достаточные навыки использования танковых дивизий в оперативных масштабах; еще сильным оставалось влияние на германские оперативные умы старых линейных тенденций. Пока еще на практике преобладал взгляд, что танки не могут отрываться от пехоты, а если такой отрыв произошел, то танки должны остановиться и ожидать ее подхода. Мы не склонны придерживаться мнения, столь упорно навязываемого современными западногерманскими историками, что вермахт с самого начала Второй Мировой войны действовал на основе вполне и всесторонне разработанных оперативных принципов использования бронетанковых соединений.

Уже 1 сентября немецкое главное командование сухопутных сил вынуждено было отдать приказ о недопустимости беспорядка, который царил в танковых войсках. "Главное командование указывает, - пишет в своем приказе генерал Гепнер, - на необходимость строгой маршевой дисциплины и порядка движения. Никакого массирования машин. Маскировка!"{79} Путаница в руководстве, перегрузка дорог, скопление танков и автотранспорта были в немецких танковых соединениях в эти дни самым частым явлением.