Германия на заре фашизма - [32]

Обращение было умеренным, сдержанным и выражало искренние убеждения Гинденбурга. Но уже первое предложение в этом обращении должно было заставить восприимчивых читателей задуматься. Он заявил, что к нему обратились немцы, исполненные патриотических чувств. В этом заключался намёк, что патриотизм, чувство, которое, как утверждали правые, заботило только их, могло быть обнаружено и в его лагере. Иначе говоря, даже не имея определённой платформы, кампанию Гинденбурга нельзя было назвать полностью стоящей над идеологическими и партийными проблемами.

Предоставив другим произносить речи на митингах, Гинденбург позволил себе лишь два публичных обращения. Первым было его краткое выступление перед собранием представителей немецкой и иностранной прессы, а также делегатов политических, экономических и культурных организаций в Ганновере. Вторым стало радиообращение к нации. В обоих случаях он представил себя непартийным кандидатом, руководимым только чувством долга. Он пообещал, что будет служить своему народу, мирно трудиться ради единства и реабилитации нации и при этом строго соблюдать конституцию. На встрече с прессой, последовавшей после его первой речи, он ещё раз объяснил свою позицию: «Я не милитарист, как утверждают мои оппоненты. <…> И я не беспомощный старик в инвалидной коляске – мои оппоненты хотят, чтобы именно в этот образ поверила страна. <…> Что же касается задач на будущее, готовых ответов у меня нет. Я не собираюсь сейчас обсуждать в подробностях насущные вопросы. Если я стану президентом, канцлер и кабинет будут руководить, соблюдая законы и конституцию».

В его заявлениях постоянно присутствовала одна тема: в отличие от республиканских партий те, что объединились в «блок рейха», преданы общим великим целям. К несчастью, это было далеко от истины, и одна из главных проблем организаторов предвыборной кампании маршала заключалась в том, что многие его сторонники от всего сердца ненавидели друг друга. Происходили постоянные стычки между немецкими националистами и народной партией, они не уставали обмениваться обвинениями и контробвинениями. Дня не проходило без укола националистов в адрес несчастного Штреземана, которого они обвиняли в забвении национальных интересов страны при ведении внешней политики. Штреземан сразу же после выдвижения Гинденбурга отправился в длительный отпуск. Таким образом он желал избежать участия в кампании маршала, поскольку ожидал неблагоприятной реакции со стороны иностранных государств, причём настолько неблагоприятной, что она могла поставить под удар все его внешнеполитические планы. Реакция за рубежом действительно оказалась бурной сверх всяких ожиданий, и Лютер даже задумался, не предложить ли Гинденбургу снять свою кандидатуру. Но об этом плане пришлось забыть, поскольку его уход мог быть приемлемым, только если бы Маркс тоже отказался от участия в кампании в пользу другого кандидата, а подходящего человека, увы, не было. Немецкая народная партия скептически относилась к кандидатуре Гинденбурга до самых выборов. Такую же позицию занимало большинство Баварской народной партии. Дело дошло до того, что Гинденбург и сам начал подумывать о выходе из кампании.

Вся тяжесть затруднительного положения, в котором находились правые, была раскрыта либеральной газетой «Берлинер тагеблатт». Её сотрудники получили доступ к протоколу встречи лидеров немецких националистов, изобиловавшему обвинениями в адрес народной партии, экономической партии и «блока рейха». На встрече также прозвучали сомнения относительно шансов маршала на успех. Эту неуверенность разделяли и многие руководители предвыборной кампании Гинденбурга. В дневнике Штреземана содержится множество сомнений и жалоб на трудности в обеспечении финансовой поддержки. «Мрачный пессимизм господствует во всём, что касается кандидатуры Гинденбурга, – записал он 20 апреля. – Берлинский «блок рейха» не имеет никаких возможностей. Все пребывают в смятении, энтузиазм отсутствует». Даже хорошо информированное министерство рейхсвера ещё 24 апреля, то есть за два дня до выборов, не давало прогнозов, сумеет ли Гинденбург победить.

У оппозиции тоже хватало трудностей. Частично они были связаны с личностью Маркса, а частично с особыми проблемами, которые непременно должны были возникнуть у людей, решивших противопоставить себя человеку масштаба Гинденбурга. Маркс – прекрасный собеседник, проявлявший себя во всём блеске при неформальном общении с небольшими группами людей, не был большим оратором и сильной личностью. Его судейское прошлое заложило основу сдержанного и бесцветного стиля речи, характерного для старого законника. (Когда впервые рассматривалась его кандидатура, отсутствие популярности и привлекательности заботило многих его сторонников.) Человек скромный и сознающий свои недостатки, Маркс не мог придать своим обращениям авторитетного тона Гинденбурга. «Многие части нации удостоили меня своим доверием, предложив мою кандидатуру на пост президента германского рейха», – сказал он в своём пасхальном обращении к народу (как это не похоже на обращение Гинденбурга!). Маркс также считал своей главной и первоочерёдной задачей сохранение единства Германии, которое не должно быть только организационным и лингвистическим. «Национальное единство должно быть понятием духовным. Духовное единство подразумевает принципиальное согласие по вопросу социальной общности и целей сотрудничества с другими народами. Основами нашей социальной общности, как мне кажется, являются свобода личности и чувство долга по отношению к обществу. Это время не только лишений, но и величия. Это время Пасхи, когда люди, запутавшиеся в паутине материальных проблем, ищут высшие жизненные ценности». В заключение Маркс пожелал, чтобы «этот поиск и это стремление увенчались успехом именно сейчас, когда на карту поставлены жизнь и будущее нации. <…> Пусть свобода и моральный долг станут руководящими принципами для всей нации, выше всех прочих интересов и партий. Работать ради этой высокой цели на любом месте, которое даст мне воля и доверие народа, – моё главное желание».