Георгий Скорина - [99]

Экзамен мог бы тянуться бесконечно, если бы епископ не постучал своим серебряным молоточком.

– Экзамен закончен, – объявил он. – Сын мой, удалитесь. Когда придет время, вас позовут.

Георгий вышел в полутемную боковую комнату, похожую на церковный притвор, и опустился на низкую скамью. Только сейчас он почувствовал, какого напряжения сил потребовал от него экзамен. От изнеможения он не в состоянии был отчетливо восстановить в памяти все происшедшее.

Так, словно в забытьи, он просидел до тех пор, пока не услышал голос служителя, приглашавшего его в зал.

В зале царило торжественное молчание. Магистр Бартоломео Боризони стоял против епископа, держа в руках длинный пергаментный свиток.

Едва Георгий остановился, щурясь от ослепительного сияния свечей, Боризони начал читать многословное и витиеватое постановление коллегии, гласившее, что «мессер Франциск, сын покойного Луки Скорины из Полоцка, русский, был строго проэкзаменован и на этом специальном экзамене держал себя в высшей степени похвально и хорошо, повторяя названные пункты и отлично отвечая на сделанные ему возражения, что ответы его были одобрены всеми присутствующими докторами единогласно и на этом основании он провозглашается почтеннейшим доктором в науках медицинских».

– Приблизьтесь, доктор Франциск из Полоцка! – торжественно произнес Боризони.

Георгий сделал нетвердый шаг вперед.

– В качестве старшего промотора, избранного священной коллегией, я от имени всех присутствующих вручаю вам почетные знаки отличия, сопряженные с высокой ученой степенью, коей вы удостоены.

Голос магистра Боризони звучит глухо и отдаленно. Георгий слушает безучастно, словно не для него собрались сюда все эти ученые и сам он будто где-то в стороне. Его мозг вяло воспринимает церемонию, будто она совершается ради кого-то другого. Служитель прикрывает его плечи черной шелковой мантией, водружает на голову четырехугольный докторский берет. Его опоясывают черным кожаным поясом и надевают на палец широкое серебряное кольцо – перстень Гиппократа.

Весь синклит поднимается и по знаку епископа низко кланяется новому собрату, доктору Франциску из Полоцка.

* * *

Двери дома Мусатти широко распахнуты, лестницы украшены гирляндами цветов. В покоях сверкает извлеченная из сундуков золотая и серебряная утварь. В большом парадном зале столы уставлены кубками, дорогими амфорами и кувшинами. На блюдах высятся затейливые горы разнообразной дичи, фаршированные кабаньи головы, гигантские пироги в форме замков с башнями и крепостными стенами. Благоухают нежнейшие плоды. По залу плывут, неведомо откуда, звуки лютней, флейт и скрипок…

Катарина носится по дому, давая распоряжения слугам и поварам, осматривая сервировку и кушанья. Это праздник Франческо, праздник, который должен решить многое.

На торжество собрались все члены коллегии: доктора медицины и искусств, приоры и ректоры других коллегий, канцлер университета граф Фавентини и некоторые именитые падуанские граждане.

Когда гости уселись за столы, Катарина ушла в комнату, примыкающую к залу, и, оглядевшись по сторонам, всыпала в бокал с ароматным лиссабонским вином заветный порошок.

– Луиджи, – тихо позвала она одного из слуг. – Этот кубок ты поднесешь мессеру Франческо и скажешь ему так, чтобы никто не услышал, что я прошу его выпить в знак дружбы… Потом принесешь его мне, этот кубок… Не ошибись же, Луиджи.

С нетерпением ждала она возвращения слуги. Наконец Луиджи вернулся, Катарина вырвала из его рук кубок и опрокинула его на полированную поверхность стола.

– Пуст! – прошептала она с торжеством. – Здесь не будет и десяти капель…

Поздним вечером, когда захмелевшие гости разъехались, доктор Мусатти позвал Георгия.

– Мне нужно поговорить с тобой о серьезных делах, Франческо.

Они поднялись в спальню маэстро.

– Садись, мой друг, – ласково сказал старик, – и выслушай меня. Ты достиг того, о чем мечтал, и я испытываю радость, помогая тебе.

Скорина поклонился:

– Сотни раз, здесь и повсюду, я готов выражать вам мою глубокую признательность.

– Я не к тому, – мягко остановил его Мусатти. – Ты преувеличиваешь мои заслуги… Мне не пришлось дать тебе многого. Ты явился ко мне уже зрелым ученым мужем. Я же благодарен тебе, ибо ты помог мне искупить грех, который мучил мою совесть… Понятно ли тебе, о чем я говорю?

– Вы говорите о Федериго Гварони?..

– Да, о нем… И еще я благодарен тебе… Ты всколыхнул мою душу и разум. Месяцы наших с тобой занятий – может быть, лучшее время в моей жизни… Мне много лет. Но теперь мне кажется, что снова светла моя жизнь… что я снова способен на нечто полезное.

– Разумеется, маэстро. В этом нет сомнения.

– Пожалуй, – продолжал Мусатти. – Но одному мне не справиться с тем, что я… что мы с тобой начали… Я хочу тебе предложить… остаться у меня. Ты будешь моим помощником, другом. А когда я умру, займешь мое место в университете… Это – почетное место.

Георгий слушал молча, избегая глядеть на старика.

– Все, что я имею: этот дом, мои приборы, библиотека, рукопись и даже мои сбережения перейдут к тебе. Ты будешь моим наследником… Скажи, нравится ли тебе Катарина?

– Ваша дочь, – тихо сказал Георгий, – одна из прекраснейших девушек, которых мне случалось видеть где-либо.