* * *
Наступил день, а пожар не унимался.
Ветер гнал к городу песчаные смерчи. Солнце едва пробивалось сквозь тучи дыма и пыли. Горели городские стены, и пламя, распространяясь к югу и востоку, уже охватило торговую пристань. Занялись склады пеньки, бочки со смолой, штабеля досок.
Люди, успевшие выбраться из города, толпились в рыбачьей слободе, глядя на страшное зрелище гибели родного города. До конца своей жизни запомнили они этот ужасный летний день 1530 года.
На отмели, у рыбачьего баркаса, окруженный тесным кольцом друзей, стоял Скорина, рядом с ним была Маргарита с младенцем Сымоном на руках.
Не было Кривуша. Никто не знал, где он, никто не видел его в толпе, когда бросились громить замок.
– Где же Гинек? – спросил Георгий.
– Гинек погиб… – сказала Маргарита, глотая слезы. – Он бросился спасать твои бумаги, Франек, и не успел выскочить из горящего дома.
Подбежал Богдан Онкович.
– Надо спешить, Францишек! – почти приказал он, оглядываясь в сторону города.
Георгий стоял недвижно.
– Нечего толковать, – ласково заговорил Якуб Бабич. – Нельзя здесь оставаться… Они не простят Скорине этой ночи.
– Даст бог, свидимся! – сказал Богдан.
Они помогли Маргарите с ребенком сесть в баркас. Георгий молча обнял каждого и, перешагнув через борт, остался стоять.
Гребцы столкнули баркас и прыгнули на ходу.
Все дальше и дальше уплывал баркас, и люди на берегу глядели ему вслед.
Георгий все еще стоял, сухими глазами озирая окутанную дымом землю. Баркас приблизился к излучине реки, и здесь клубы дыма, несшиеся от горящего леса, закрыли его.
В тот же день два странника подошли к восточной стене города. Странники были одеты в платья, какие носили посадские люди Московской Руси. За плечами их были котомки. Молча смотрели они на расстилавшийся перед ними догорающий город. Потом медленно побрели к реке, где толпились люди. Старший из странников обратился к пожилому мужчине:
– Не знает ли добрый человек, где тут найти доктора Францишка Скорину и что сталось с его печатней?
– Нет уже ни печатни, ни самого Скорины, – ответил спрошенный и досадливо отвернулся.
– А по какому делу тебе Скорина надобен? – Богдан Онкович, проходивший мимо, подозрительно оглядел странников.
Старший ответил:
– Мы московские. Печатные мастера. Издавна я знаю доктора Скорину и по его зову прибыл в место Виленское, да вот, поди ж ты, что стряслось…
– А звать как?
– Тихон, Захаров сын, по прозвищу Меньшой. А се подручный мой, Петька Мстиславцев. – Он указал на своего спутника, застенчивого, молчаливого мальчика лет пятнадцати.
– Не во благовремении явились, – хмуро сказал Богдан. – Сам видишь, погорельцы мы ныне. А Скорины нет здесь более… Уплыл Скорина.
Он неопределенным жестом показал на реку.
Тихон также посмотрел на реку и, тяжко вздохнув, опустился на землю.
– Уплыл, говоришь?
– Да…
– Понятно… А мы вот к нему шли… Эх, незадача!.. И, подумав, обратился к товарищу: – Что же, Петруша… Придется обратно нам…
Богдан положил руку ему на плечо.
– Оставайтесь, коли пришли, – сказал он. – Куда вы пойдете?.. Не всегда так будет. Отстроим город. Жить будем. Друкарню наладим, книги снова друковать начнем, ребят малых учить. Нам добрые мастера надобны…
