Георгий Победоносец - [88]
Выпили по глотку, после ещё. Степан, конечно, не столь пил, сколь губы мочил, а челядинец, дармовщинке обрадовавшись, хлебал, как конь, на коем без передышки сто вёрст галопом проскакали. Вино, как и ожидал Степан, развязало ему язык, и челядинец сам, без понуждения, весьма довольный наличием благодарного слушателя, который старательно изумлялся, таращил глаза, пугался и, цокая языком, покачивал головой — словом, изо всех сил ему подыгрывал, — повёл многословный и красочный рассказ о том, каково живётся дворне при молодом боярине.
«Возьмут тебя на боярский двор или не возьмут, то ещё поглядеть надобно, — говорил он. — Однако ж и ты хорошенько подумай, допрежь такой доли себе искать. Помыкать тобой станут денно и нощно, пороть нещадно, а уж страху натерпишься — Господи, помилуй! Один шут боярский, который в перьях, чего стоит. Ведь одно название, что шут, а на деле — кат кровоалчущий, ненасытное страшилище. Сказывают, будто он и не человек вовсе, а демон; лица его никто не видывал, и с перьями своими он не расстается, будто сие не одеяние, а его собственная кожа перьями вместо волос утыкана.
И дела в боярском тереме порой творятся чёрные, злые. К примеру, давеча привезли из какой-то деревни боярину на потеху молодуху. Шут пернатый и привёз — по всему видать, выкрал и силой увёл, потому как и перья у него попортились, и рука после того три дня тряпицей обмотана была — не то укусила его молодуха, не то, может, ножом полоснула. Тут и пошла у молодого боярина потеха. В доме, слышь-ка, покойник лежит, да не просто покойник — отец; бабы над ним голосят, дьяк молитвы бубнит, а сын, коему по отцу убиваться полагалось бы, в опочивальне холопку всяко тиранит…»
Вино, хоть и бесовская потеха, порой и пользу принести может. Кабы не вино, челядинец тот, во-первых, ничего Степану не сказал бы, а во-вторых, кабы и сказал, так, до сего места в своём рассказе дойдя, враз умолк бы, смекнув, кому он всё это рассказывает. Одного взгляда на Степана хватило б, чтобы всё понять, а Степана самого только на то и хватало, чтоб, зубы стиснув, молчать да слушать. Внутри чёрная буря бушует, ревмя ревёт, демоны зубы скалят, хохочут да кривляются, стены каменные рушатся, моря из берегов выходят, горы опрокидываются и адское пламя полыхает.
Горько пожалел Степан, что не помер раньше, чем это услышал. Век бы ему жить, всего того не зная!
После спохватился: нет, брат, шалишь! Как жить, не ведая, что с родным человеком стряслось? Изведёшься, зачахнешь, а страшная правда тебя всё едино сыщет, хотя бы и на том свете. Помереть же всегда успеется; раньше надобно в скорбной земной юдоли все свои дела завершить, долги раздать, а после уж и о кончине подумать можно.
Кашлянул, чтоб голос себе вернуть, размял, отвернувшись, закаменевшие губы и спросил:
— А что молодуха? По сию пору под замком сидит?
Голос прозвучал хрипло, мёртво — так, помнится, Никита Зимин в последний свой вечер разговаривал. Но челядинец, который к тому времени уже выхлебал добрую половину кувшина, того не заметил.
— Упорхнула птичка, — с хмельной горечью качая головой, сказал он. — Руки на себя наложила. Не она первая, и, мнится, не она последняя…
У Степана потемнело в глазах. Показалось — всё, отмучился раб Божий, сейчас и дух вон. А челядинец всё не мог остановиться — говорил про то, как молодой барин, узнав про смерть наложницы, велел было, чтоб её отвезли, откуда взяли, и там кинули на двор — пущай, стало быть, родня хоронит как знает. А пернатый шут его будто бы отговорил: на что, дескать, тебе, барин, лишний шум? Зароем втихую за кладбищенской оградой, где и жена твоя с иными самоубийцами покоится, могилку с землёй сровняем, и концы в воду…
Степан его едва слышал, а после, когда отдышался, оказалось, что челядинец уже спит, похрапывая и по-хозяйски обняв одной рукой почти опустевший кувшин. Солнечный, яркий день теперь был тускло-серым, словно его присыпали пеплом, птицы не щебетали, а злобно, с издёвкой каркали и скрипели. Какое-то время Степан сидел неподвижно, сквозь затянувшую весь мир мутную пелену разглядывая видневшийся поодаль за тесовой оградой боярский терем. По двору ходили взад-вперёд, справляя повседневную работу, люди. Он смотрел на людей и думал: да люди ли это? О чём они думали, что чувствовали, когда у них на глазах зверь в богатом боярском платье творил такое, чего и вслух не вымолвишь? Ведь все, до последнего человека, о том ведали, и никто пальцем не шевельнул, словечка не проронил! Ходили в церковь, ставили свечки перед иконами, били поклоны, молили Господа и святых угодников о милости, а сами одной лишь милости достойны — смерти лютой и подлого погребения…
Каков поп, таков и приход. Когда кругом хорошо, и люди недурны — и слово доброе скажут, и поклонятся, и по мелочи, когда надобно, пособят — избу ль поставить, дрова из леса привезти, невод ли закинуть… А когда приходит беда великая, настоящая, всякому своя рубашка к телу ближе. Затаятся по щелям, как тараканы, и об одном Бога молят: пускай кого угодно мучают да казнят, лишь бы не меня.
Поглядел Степан на храпящего челядинца, подумал: нетто удавить сонного, чтоб после языком не болтал? Мимоходом подивился, откуда у него в голове взялась эта грешная мысль, но тут же удивляться перестал: а откуда бы ныне у него иным мыслям взяться?
Пьер Алексис Понсон дю Террайль, виконт (1829–1871) — один из самых знаменитых французских писателей второй половины XIX века; автор сенсационных романов, которые выпускались невиданными для тех лет тиражами и были переведены на многие языки, в том числе и на русский. Наибольшую известность Понсону дю Террайлю принес цикл приключенческих романов о Рокамболе — человеке вне закона, члене преступного тайного общества, возникшего в парижском высшем свете. Оба романа, представленные в данном томе, относятся к другой его серии — «Молодость Генриха IV», на долю которой также выпал немалый успех.
Василий Федорович Потапов (годы жизни не установлены) – русский беллетрист II-й половины XIX века; довольно плодовитый литератор (выпущено не менее ста изданий его книг), работавший во многих жанрах. Известен как драматург (пьесы «Наполеон в окрестностях Смоленска», «Чудеса в решете»), сказочник («Мужичок с ноготок, борода с локоток», «Рассказы Фомы-старичка про Ивана Дурачка», «Алеша Попович», «Волшебная сказка о гуслях-самогудах» и др.), поэт (многие из названных произведений написаны в стихах). Наибольшую популярность принесли Потапову его исторические произведения, такие как «Раскольники», «Еретик», «Черный бор, или таинственная хижина» и другие. В данном томе публикуются повести, рассказывающие о женщинах, сыгравших определенную роль в истории русского государства.
Продолжение знаменитого романа классика отечественной фантастики Александра Беляева «Остров погибших кораблей»! Более десяти лет прошло с тех пор, как легендарный Остров погибших кораблей канул в океанскую пучину. Сыщик Симпкинс стал главой крупного детективного агентства и теперь искал по всему свету следы исчезнувшего «губернатора» Слейтона, более известного как финансовый аферист и мошенник Гортван. И вот однажды агенты донесли Симпкинсу, что в дебрях Центральной Африки появились никому не известные белые люди, тщательно избегающие контактов как с туземцами, так и с колониальной администрацией.
Серия: "Стрела" Во время строительных работ в Керчи в подполе разрушенного дома находят золотую вазу с изображениями из скифского быта и ряд других предметов. Как они туда попали, из какого кургана их добыли, кто были люди, их спрятавшие, - археологи или злоумышленники? Над решением этих и многих других вопросов, связанных с находкой, работает группа археологов. Разгадывая одну загадку за другой, они находят следы тех, кто добрался до сокровищ, а затем находят и самый курган. Находки помогают ученым сделать серьезный вклад в историю скифских племен.
Ее королевское Высочество принцесса Кентская, член Британской королевской семьи – не только высокопоставленная особа, но и талантливый исследователь и рассказчик. Она по крупицам собирает и восстанавливает историю своего рода, уходящего корнями в седое средневековье. «Ртуть» – третий том Анжуйской трилогии, действие которого разворачивается во Франции в XV веке. История жизни знаменитого Буржского купца Жака Кера поистине удивительная. Его смело можно назвать самым успешным предпринимателем в истории средневековой Европы и родоначальником капитализма.