Георгий Победоносец - [124]
И на тебе — велено завтра же убрать! А он столько провозился с теми мелкими буквицами! Кабы не они, давно б уже работу закончил. Хорошо, хоть Чохов не знает, сколько времени он на то «самовольство» убил. И то, поди, догадается — мужик ведь неглупый… То-то взовьётся!
За рекой наперебой звонили колокола, созывая прихожан к вечерней молитве. Над куполами церквей кружились вспугнутые тем звоном галки; ветер то и дело доносил со стороны Пушкарской слободы едкие испарения расплавленного металла и горький запах дыма. Внизу неспешно несла свои мутноватые воды Яуза, с негромким журчанием обтекая дубовые сваи моста. Выставив к небу растопыренные закостеневшие лапы, под мостом проплыла дохлая собака — задержалась ненадолго, зацепившись за торчащую из воды корягу, потом оторвалась и, лениво покачиваясь и кружась, поплыла дальше, скоро скрывшись из вида за излучиной реки. Провожая её взглядом, Степан угрюмо размышлял о том, что человеку только представляется, будто он властен над своими делами и поступками, будто он способен сам, по своему разумению решить хотя бы мелкую мелочь. На самом-то деле всё предрешено заранее, и остаётся только плыть по течению, уподобившись этой дохлой собаке и для пущего с нею сходства растопырив руки и ноги…
Его мрачные раздумья были прерваны гнусавым, дребезжащим голосом, который вдруг раздался прямо у Степана за спиной, прося Христа ради подать убогому на пропитание. Резчик обернулся, нашаривая у пояса кошель, и увидел одетую в грязные лохмотья согбенную фигуру с протянутой рукой — то бишь именно то, что и должен был увидеть.
Нищий испуганно отпрянул, споткнувшись и едва не растянувшись на досках настила. Степан помрачнел ещё больше, решив, что побирушку напугало его обезображенное шрамами лицо. Люди часто пугались, впервые видя его, а иные и пальцем тыкали — экий, дескать, урод! Обычно Степан не обижался — привык, а вот сегодня испуг нищего калики показался обидным. И было отчего! На себя б сперва поглядел, а после других пугался. Что оборванный да грязный, то ещё полбеды; беда, что вместо носа тряпица засаленная, а сквозь редкие седые волосы на лбу воровское клеймо проглядывает. Глаза мутные, гноящиеся, из-под тряпицы тоже слизь сочится, в приоткрытой пасти редкие пеньки гнилых зубов виднеются…
Нищий попятился ещё на шаг, опустив протянутую за подаянием руку, и тут Степан наконец его узнал, а узнав, понял, что узнан сам. Содрогнувшись от суеверного ужаса — не мог этот человек выжить, а раз выжил, стало быть, он и впрямь не человек, а демон, — резчик одним прыжком настиг этот гниющий заживо призрак прошлого и крепко ухватил за лохмотья, под которыми виднелась голая и грязная, поросшая редкими седыми волосками грудь. Гнилые лохмотья затрещали, когда нищий попытался вырваться, но Степан держал его мёртвой хваткой. Вблизи от нищего отчаянно воняло застарелой и прокисшей стариковской грязью.
— Чур меня, чур! — трясясь от ужаса, забормотал безносый побирушка.
— Что, не ждал? — встряхивая его, как пустой мешок, спросил Степан. — И я, брат, не чаял свидеться. Ништо! Демон ты иль просто худой человек, а ныне я тебя в пекло отправлю, где тебе самое место!
— Смилуйся, отец родной, не погуби! — заскулил Безносый Аким, дыша Степану в лицо гнилостным смрадом. — Воззри на убожество моё, помилосердствуй! Господь тебе жизнь сохранил, помилуй же и ты калику убогого!
— Гляди, как запел! — прорычал Степан.
Впрочем, он уже и сам чувствовал, что не хочет мараться об эту падаль, которая продолжает таскать ноги только по Божьему недосмотру. А может, такая жизнь дарована Безносому Господом не из милости, а в наказание, дабы при жизни искупил хоть часть грехов, коим после его смерти ужаснётся и сам сатана?
— Пощади, милостивец! — ныл Безносый. — Был я лихой человек, ныне ж денно и нощно Господа об отпущении грехов моих великих молю, и за тебя, сокол ясный, молиться стану!
— Надобны мне твои молитвы, пёс, как прострел в пояснице. — Степан с отвращением выпустил Безносого, и тот пал на доски настила, замерев на них грудой вонючего гнилого тряпья. — Живи, червь. Ежели Господь тебя в живых оставил, не мне с ним спорить. А только запомни: ещё хоть раз увижу — раздавлю, как вошь!
— Спаси тебя Бог, кормилец, — гнусавил Безносый, на коленях отползая от Степана.
— Пропади ты пропадом!
Степан плюнул и повернулся к нищему спиной. И тогда Безносый, одним плавным, бесшумным движением поднявшись на ноги, выпростал из-под лохмотьев короткий, длиной с ладонь, и такой же, как ладонь, ширины обоюдоострый нож. Похожее на наконечник копья страшное лезвие кроваво блеснуло в лучах заката и вонзилось резчику под лопатку, войдя по самую рукоять. Безносый выдернул нож, и хлынувшая из раны кровь обагрила лицо и руки убийцы.
Степан обернулся. Лицо у него было изумлённое, но руки, действуя будто сами по себе, вцепились в Безносого мёртвой хваткой: одна, как прежде, сгребла в кулак лохмотья на гуди, другая сомкнулась на худой жилистой глотке, захватив попутно редкую, свалявшуюся бороду.
— Смерти мне чаял, пёс? — прохрипел Безносый и ударил Степана ножом в живот. — Ныне и сам сдохнешь!
Рассказ "Пари виконта" (The Vicomte's Wager) впервые был опубликован в журнале “Хармсворт” (Harmsworth Magazine) в сентябре 1899 года.Приметы времени действия – шпаги, луидоры (впервые выпущены в 1640 году во времена Людовика XIII), королевские приёмы в Лувре...
Интербеллум – это период с 1918 по 1939 годы, когда человечество, выйдя из одной глобальной бойни, не просто не учло ошибок прошлого, но приложило максимум усилий, для того, чтобы войти во вторую, еще более масштабную и страшную войну. Эта книга рассказывает о том, как самые разные страны, и даже целые континенты неотвратимо катились к величайшей катастрофе XX века. О том, как амбиции, жажда экспансии, желание сделать лучше и гордыня, граничащая с откровенной глупостью, привели к жуткой всемирной катастрофе.
866 год. На побережье Северной Англии высаживаются викинги и сжигают дотла деревню, одновременно спасая молодого человека, которого в этот день ждала смертная казнь. Его захватчики освобождают, нарекают Рольфом, и он становится их проводником в землях вокруг, так как ненавидит местных жителей сильнее многих. Воины с севера приплыли сюда не грабить и не воевать. Они приплыли мстить и не уйдут просто так. Их миссия перерастает в полномасштабное вторжение, но и сам Рольф таит немало секретов, которыми не хотел бы делиться с новыми союзниками.
Книга Рипеллино – это не путеводитель, но эссе-поэма, посвященная великому и прекрасному городу. Вместе с автором мы блуждаем по мрачным лабиринтам Праги и по страницам книг чешскоязычных и немецкоязычных писателей и поэтов, заглядывая в дома пражского гетто и Златой улички, в кабачки и пивные, в любимые злачные места Ярослава Гашека. Мы встречаем на ее улицах персонажей произведений Аполлинера и Витезслава Незвала, саламандр Карела Чапека, придворных алхимиков и астрологов времен Рудольфа II, святых Карлова моста.
Лорд Пальмур, аристократ-востоковед и по совместительству агент британской разведки, становится первым европейцем, проникшим в таинственный Кафиристан — горную страну, созданную потомками древних бактриан. В небольшом и не переиздававшемся с 1928 г. романе советского писателя и дипломата Н. Равича экзотика, эротика и фантастический вымысел сочетаются с «Большой игрой» в Центральной Азии и описаниями войны в Бухаре.
В книгу литератора, этнографа, фольклориста и историка С. В. Фарфоровского, расстрелянного в 1938 г. «доблестными чекистами», вошли две повести о первобытных людях — «Ладожские охотники» и «Ледниковый человек». В издание также включен цикл «Из дневника этнографа» («В степи», «Чеченские этюды», «Фольклор калмыков»), некоторые собранные Фарфоровским кавказские легенды и очерки «Шахсей-вахсей» и «Таинственные секты».