Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи - [58]

В Народном доме Димитрову сказали, что члены ЦК и парламентской группы партии собираются в помещении кооператива «Освобождение», и он быстрыми шагами направился туда. Обсуждение новой политической ситуации не заняло много времени. В спешном единогласии было принято решение о нейтралитете БКП по отношению к перевороту. В воззвании к рабочим и крестьянам, написанном Христо Кабакчиевым (он стал политическим секретарём ЦК после избрания Коларова генеральным секретарём ИККИ), говорилось, что новое правительство, образованное в результате переворота, заменяет военно-полицейскую диктатуру сельской буржуазии военно-полицейской диктатурой городской буржуазии и старых буржуазных партий. Рабочий класс и трудовое крестьянство не должны вмешиваться в вооружённую борьбу между городской и сельской буржуазией, ибо это означало бы таскать каштаны из огня для эксплуататоров и угнетателей трудового народа. Решение ЦК подкрепил своим авторитетом Димитр Благоев (77-летний лидер партии к тому времени практически отошёл от дел из-за одолевавших его недугов).

Итак, ЦК снова, как в дни Солдатского восстания, занял позицию невмешательства в ход событий. Телеграмма за подписью секретаря ЦК Тодора Луканова была разослана местным партийным комитетам. Им было предписано воздержаться от помощи земледельцам, если те станут организовывать какие-либо выступления против нового правительства. Министр внутренних дел Русев лично отвёз Луканова на Центральный почтамт, чтобы тот в случае необходимости подтвердил по телефону подлинность документа. Факт многозначительный: организаторы переворота всё-таки опасались рабоче-крестьянского кулака.

Вечером 9 июня по площади перед Народным собранием прошли церемониальным маршем воинские части, принимавшие участие в перевороте. Цанков выступил с кратким заявлением правительства. Он провозгласил «конец тирании Стамболийского» и наступление «эры порядка и умиротворения», заверил, что отныне «судьба многострадальной родины в надёжных руках». Профессор не преминул также объявить, что правительство сохранит порядок и спокойствие в стране «любой ценой».

Хотя новое правительство и не предприняло никаких репрессивных действий против коммунистов, Димитров из предосторожности на площадь не пошёл. Вернувшись вечером домой, он просмотрел бумаги и спрятал объёмистую пачку в тайник. На душе было тревожно.

В воспоминаниях, написанных в 1953 году, Александр Цанков буквально по часам воссоздаёт события той короткой июньской ночи. Подготовка переворота шла как по нотам. Политическую программу будущего кабинета разработал «Народен сговор», а движущей силой переворота стала «Военная лига» во главе с полковником Вылковым. Только царь попортил крови заговорщикам. Борис III, унаследовавший от своего отца умение хитрить и лавировать, никак не проявлял своего отношения к плану государственного переворота, так что Цанков после одной из встреч с ним сказал своим соратникам-полковникам: «Если переворот будет успешным, он вас благословит, если нет — повесит». Ещё больше неопределённости внёс неожиданный визит царя Бориса к Стамболийскому в село Славовица, где премьер проводил на своей вилле отпуск. Общались они вполне мирно, хотя впоследствии этот визит, состоявшийся за несколько часов до переворота, приобрёл зловещую окраску.

Несмотря на загадочное поведение царя, заговорщики решили выступать. В 2 часа ночи 9 июня войска Софийского гарнизона быстро заняли почту, телеграф, железнодорожный вокзал, взяли под охрану царский дворец и блокировали дома, где проживали министры. Полицию заменили военными, на перекрёстках главных улиц разместили пулемётные расчёты и кавалерию. Благодаря тщательной конспирации переворот произошёл молниеносно. Оставалось узаконить новый режим царским указом.

В 5 часов Цанков и несколько новоявленных министров отправились в царскую резиденцию «Врана». Долго искали царя, который (как бы случайно!) спозаранку отправился на прогулку по огромному парку. Пережили несколько нервных минут, когда явившийся во дворец Борис отодвинул в сторону подготовленный для подписи указ со словами: «К сожалению, не могу это сделать, не могу одобрить этот акт. Моё дело сторона, не делайте меня своим соучастником». И только когда адъютант доложил царю, что армия действительно контролирует положение, министры ждут царского решения, а французский посол уже сообщил о перевороте президенту Пуанкаре, — только тогда Борис подписал указ. Министры вздохнули с облегчением: альтернатива получить благословение или быть повешенными перестала существовать^{66}.

Цанков ничего не пишет о том, обсуждалась ли в то тревожное утро судьба премьер-министра, с которым царь дружески беседовал накануне. Скорее всего, заговорщики решили не втягивать монарха в грязное дело — а то, что Стамболийского ожидает расправа, было очевидно каждому из них.

Султана Рачо Петрова, видная столичная дама, близкая к дворцовым кругам, красочно рассказывает в своих мемуарах о том, с каким нетерпеливым любопытством ожидали в Софии известий о Стамболийском, молчаливо предполагая, что финальный аккорд переворота должен быть особенно острым и будоражащим нервы. Она пишет: «„А Стамболийский? Где Стамболийский? Арестован?“ — спрашивают повсюду. Слухи носятся различные и всё более разнообразные. Убежал, скрылся, — нет, ведёт бой в Пазарджике, потом — движется к Софии, потом — послано войско из Пловдива, идёт сражение, артиллерия двинулась, и после — затишье, молчание! Чёрная тень накрыла столицу. Что-то грозное, что-то страшное случилось. Что? Никто не говорит вслух, шепчут, как будто боятся, стыдятся громко сказать о том, что случилось»