Геополитика постмодерна - [71]

«Береговая» экономика

Чем являются в таком случае «экономические теории третьего пути»? В геополитической картине мира между атлантистским полюсом (англо-саксонским миром, США) и евразийским полюсом (Россией, Евразией) лежит «береговая зона», промежуточные пространства, стратегически и геополитически «растянутые» между континентальным притяжением Суши и внешним вызовом Моря. Этой «береговой зоной» для Евразии является широкая полоса, простирающаяся от Западной Европы через Ближний Восток к Ирану, Индии, Китаю и Индокитаю и далее, в южные пространства Тихоокеанского ареала. Пока Америка не достигла стратегической законченности (доктрина Монро), такая же ситуация существовала и на Американском континенте, где огромные пространства «берегового характера» являлись стратегическими колониями европейских держав, в том числе и России (Аляска, некоторые провинции тихоокеанского побережья и т. д.). Но после того как США полностью установили стратегический диктат в Новом Свете (т. е. к началу ХХ века), под «береговыми зонами» стали понимать именно западные и южные пределы евразийского материка.

По логике нашей схемы этим «береговым зонам» должны соответствовать различные версии «экономики третьего пути», отчасти имеющие капиталистические (рыночные), а отчасти — социалистические (плановые) элементы. Современный экономист Мишель Альбер в своей знаменитой книге «Капитализм против капитализма» отмечает двойственность в структуре того, что принято называть «капиталистическим миром». С одной стороны, он выделяет англо-саксонский капитализм, строго следующий либеральной ортодоксии, а с другой — говорит о «рейнско-ниппонском» варианте, имеющем многие элементы социального, национального и государственного подходов. Показательно, что в качестве европейской базы «второго», неанглосаксонского, т. е. неатлантистского, капитализма М. Альбер берет именно Германию — страну, занимающую в Европе крайне восточное положение и являющуюся восточным геополитическим пределом западной «береговой зоны» Евразии.

Иными словами, третья экономическая парадигма может соответствовать «береговым зонам», тем пространствам, которые занимают в геополитическом смысле промежуточное положение, находясь между Морем и Сушей, испытывая на себе противоположные импульсы. Конечно, «береговые зоны» неравнозначны (в некоторых случаях влияние атлантизма больше, в некоторых — меньше), но все же в качестве общего приближения такое отождествление вполне возможно. Нетрудно понять, насколько плодотворными могли бы стать попытки развить эту модель и далее, связав экономические модели разных государств с принадлежностью к конкретным геополитическим зонам.

Прояснение некоторых противоречий

Говоря о «третьем пути» в экономике, мы подчеркивали самостоятельность его идеологических и философских предпосылок, акцентировали, что речь идет не о компромиссном совмещении двух ортодоксальных макромоделей, но об органическом развитии особой оригинальной линии. Совмещение экономических моделей третьего пути с «береговой зоной» в геополитической схеме ставит несколько проблем. Разберем их поочередно.

Во-первых, в такой модели получается, что «экономика третьего пути», соответствующая «береговым зонам», должна относиться только к промежуточным геополитическим пространствам. В то же время в концепции Кейнса мы видим ее американскую версию и одновременно прямо или косвенно указываем на привлекательность такой конструкции для евразийской России. Это видимое противоречие требует некоторых разъяснений. В период New Deal, когда США следовали в общих чертах за идеями Кейнса, эта страна значительно отдалилась от общеатлантистской стратегической линии, замкнувшись на внутренние проблемы, которые постепенно и методично стали решаться в рамках стратегий автаркийного пространства. Еще Х. Макиндер сомневался в талассократическом призвании США, считая, что это государство может пойти не «карфагенским», но «римским» путем в геополитике. На практике это предполагало отказ от вмешательства в планетарные вопросы, рассмотрение доктрины Монро как последнего слова в американской стратегии. Кейнсианство для США было пределом возможного цивилизационного сближения с континентально-европейским, и даже евразийским, путем, и не случайно самые тесные отношения континентальной Германии и СССР с США приходятся на время президентства Рузвельта, и особенно на эпоху доминирования в Америке теории Кейнса. При Вудро Вильсоне, чей курс довел Штаты до Великой депрессии, и после отказа от концепции «экономической инсуляции» во второй половине 1930-х, США, напротив, отдалялись от евразийских моделей, сближаясь с Англией и радикально либеральными, атлантистскими геополитическими проектами.

Важно отметить здесь следующую особенность. После отказа от «New Deal» США вновь вступили на путь либерализма. До следующей Великой депрессии было рукой подать. Ситуацию спасла лишь Вторая мировая война, заставившая экономику США перестраиваться на военный лад, что снова означало усиление позиций госсектора и плана в общей структуре экономики. В 1940-х гг. все ведущие экономисты Запада (от либералов до марксистов) единодушно предсказывали новый виток тотального кризиса американской экономики сразу же после окончания войны, так как «реконверсия» логически погрузила бы страну в хаос и упадок. Но этот прогнозируемый кризис не произошел. Причина проста — отсутствие «реконверсии», которая была отложена в США на неопределенный срок в связи со скорым началом «холодной войны». Иными словами, принцип атлантистского либерализма, исповедуемый как официальная доктрина Запада, был в случае США значительно сглажен учетом реальной геополитической ситуации, в которой географический фактор и конкретика реального противостояния заставляли вносить поправки в духе экономики «третьего пути» к реальной экономической стратегии. Это не было возвратом к кейнсианству в полном объеме, но общее состояние послевоенной экономической стратегии США было довольно к этому близко. Кстати, именно этим объясняется гигантская внешняя задолженность США, которая на самом деле есть не что иное, как оформленная под кредит обязательная плата развитых европейских держав за предоставление США военной протекции по отношению к потенциальному агрессору с Востока, т. е. к СССР. Во-вторых, к экономике третьего пути имеет смысл обратиться самой Евразии, т. е. России, не как к панацее, а как к доктрине, способной учесть важнейшие факторы, остающиеся вне сферы компетенции марксизма в силу специфики его чисто экономического редукционистского метода. Очень важна философская подоплека теории хозяйства в этой «третьей парадигме», и именно ее отсутствием в жесткой марксисткой ортодоксии можно отчасти объяснить кризис этого экономического учения. Можно говорить о крайне «левых» разновидностях «экономики третьего пути» — таких, которые предлагали русские народники (Лавров, Михайлов, братья Серно-Соловьевичи и т. д., позже левые эсеры), и в данном случае экономический социализм Маркса мог бы вполне сочетаться с органицистской философией. С другой стороны, в данную модель прекрасно вписывались бы и концепции «христианского социализма», особенно связанные с воззрениями Сергия Булгакова.