Генрих IV - [5]
Доктор. И думать совсем о другом! Понимаю!
Ди Hолли. Но она умерла с твердой верой, что близок момент, когда ее любимый брат выздоровеет.
Доктор. А не можете ли вы мне сказать, на основании чего она пришла к такому выводу?
Ди Нолли. Кажется, вследствие одного странного разговора, который был у них незадолго до ее смерти.
Доктор. Разговор? Так… так… Было бы страшно важно, страшно важно, черт возьми, узнать его содержание!
Ди Нолли. К несчастью, я не знаю. Знаю только, что моя мать вернулась после своего последнего посещения чрезвычайно взволнованной; кажется, он выказал к ней необычную нежность, точно предчувствуя ее близкий конец. На смертном одре она заставила меня дать слово, что я никогда не перестану о нем заботиться, что я буду показывать его врачам, навещать…
Доктор. Так, так… Теперь еще один вопрос… Иногда самые ничтожные причины… Значит, этот портрет…
Синьора Матильда. Боже мой! Я не думаю, доктор, что стоит придавать ему большое значение. Он произвел на меня такое впечатление только потому, что я не видела его столько лет.
Доктор. Позвольте, позвольте…
Ди Hолли. Ну да! Он здесь уже лет пятнадцать…
Синьора Матильда. Больше! Более восемнадцати лет.
Доктор. Простите, пожалуйста, вы еще не знаете, о чем я хочу спросить! Я придаю огромное значение, да, огромное, этим двум портретам, написанным, как мне кажется, перед несчастной прогулкой верхом. Не правда ли?
Синьора Матильда. Конечно!
Доктор. Когда он был совершенно здоров, – вот что я хотел сказать! Он просил вас заказать их?
Синьора Матильда. Нет.
Доктор. Это сделали и многие другие участники кавалькады, просто на память.
Белькреди. Я тоже заказал свой портрет, в костюме Карла Анжуйского.
Синьора Матильда. Как только были готовы костюмы.
Белькреди. Потому что, видите ли, было предположение собрать их все на память, как в картинной галерее, в салоне виллы, куда должна была приехать кавалькада. Но потом каждый захотел взять свой портрет.
Синьора Матильда. А мой портрет, как я вам уже сказала, я уступила, – впрочем, без особого сожаления, – потому что его мать… (Снова указывает на ди Нолли.)
Доктор. Не знаете, не он ли просил об этом?
Синьора Матильда. Не знаю. Возможно… А может быть, сестра хотела доставить ему удовольствие…
Доктор. Я не о том! Мысль устроить кавалькаду явилась у него?
Белькреди (поспешно). Нет, нет! У меня! У меня!
Доктор. Разрешите…
Синьора Матильда. Не слушайте его! Эта мысль пришла в голову бедному Беласси.
Белькреди. Совсем не Беласси!
Синьора Матильда (доктору). Графу Беласси, который умер, бедняга, через два или три месяца после этого.
Белькреди. Но если Беласси не было, когда…
Ди Нолли (опасаясь нового столкновения). Простите, доктор, не все ли равно, у кого явилась эта мысль?
Доктор. Нет… все-таки мне помогло бы…
Белькреди. Мысль эта явилась у меня! Поверьте, мне тут нечем хвастаться, принимая во внимание печальные последствия этой затеи. Это было, доктор, – я прекрасно помню – в один из первых вечеров ноября, в клубе. Я перелистывал немецкий иллюстрированный журнал (понятно, я рассматривал только картинки, потому что я не читаю по-немецки). На одной из них был изображен император в каком-то университетском городе, где он был студентом.
Доктор. В Бонне, в Бонне!
Белькреди. Допустим, что в Бонне! Он ехал верхом, одетый в один из удивительных традиционных костюмов стариннейших студенческих обществ Германии. За ним следовал целый кортеж других студентов из дворян, тоже верхом и в костюмах. При виде этой картинки у меня явилась мысль. Потому что, надо вам сказать, в клубе собирались устроить большой маскарад по случаю карнавала. Я предложил эту историческую кавалькаду – лучше сказать, не историческую, а вавилонскую. Каждый из нас должен был выбрать персонажа того или другого века и изображать его: короля, или императора, или князя, рядом со своей дамой, королевой или императрицей, верхом на коне. Лошади, понятно, тоже должны были быть наряжены в стиле эпохи. И предложение было принято.
Синьора Матильда. Я получила приглашение от Беласси.
Белькреди. Если он сказал вам, что мысль принадлежала ему, он просто незаконно присвоил ее. Я говорю вам, что он даже не был в клубе в тот вечер, когда я внес предложение. И он (намекает на Генриха Четвертого) тоже не был.
Доктор. Тогда-то он и выбрал образ Генриха Четвертого?
Синьора Матильда. Потому что и я должна была выбрать себе какое-нибудь имя; даже не подумав, я заявила, что хочу быть маркизой Матильдой Тосканской.
Доктор. Но… я не понимаю, какая связь…
Синьора Матильда. Ах! Сначала и я не поняла, когда он сказал мне, что в таком случае он будет у моих ног, как Генрих Четвертый в Каноссе. Название «Каносса» было мне знакомо; но, по правде сказать, я не очень хорошо помнила всю эту историю; а когда перечла ее, готовясь к своей роли, мне показалось очень забавным, что я – вернейшая и усерднейшая союзница папы Григория Седьмого в ожесточенной борьбе с германским императором. Тогда я хорошо поняла, почему он, когда я уже выбрала роль его непримиримого врага, захотел, как Генрих Четвертый, быть со мной в паре в этой кавалькаде.
