Генрих III. Шекспировский король - [18]

После такого успеха настал час укрепления королевской власти. Вернувшись из Гавра, 12 августа королева и ее сыновья вступили в Руан. Молодой король и его брат, герцог Орлеанский, ехали на лошадях, покрытых золотыми попонами. 17 августа, в великолепном парламентском зале Нормандии, Карл IX объявил себя совершеннолетним. Король покинул Руан 19 августа и после довольно длительного путешествия по Нормандии и территориям, лежащим к западу от Иль-де-Франс, 1 октября вернулся в Мадридский замок и 8 октября в Лувр. Там королевская семья оставалась до конца декабря.

Герцог Орлеанский заболел болезнью, которую трудно было определить. Полагали, что это оспа или просто корь. Но болезнь, кажется, была не особенно опасна. Епископ Масона писал в Мадрид послу Жану Сен-Сюльпису: «С Божьей помощью все обойдется…». Гораздо более серьезной оказалась болезнь молодого герцога вечной того же года, о чем Шантонне передавал Филиппу II точные сведения. У ноздри со стороны левого глаза произошло какое-то выделение (испанский термин fontenzilla означаем небольшое нагноение). Врачи вызвали на руке искусственный нарыв, который «должен был постоянно оставаться сокрытым, чтобы накопившаяся в голове влага не выходила, как раньше, в другом мес те…» (депеша от 20 марта 1563 года). Так объясняется «фонтан» правой руки, о котором упоминали в своих депешах дипломаты. Ребенок стеснялся этого нарыва, что было заметно, когда он поднимал руку для подписи каких-либо бумаг. Но недоброжелательного Шантонне больше, чем вопрос физического состояния, занимала проблема морального и религиозного здоровья первого наследника Карла IX. Мы не будем возвращаться к его высказываниям относительно воспитания королевских детей, однако любопытно отметить, как он менял свои утверждения с 1561 по 1563 год. Заявив о своей убежденности в ортодоксальности Александра-Эдуарда, он, Шантонне, обвиняет его в ереси. Гак, 3 февраля 1563 года он пишет Филиппу II, что герцога Орлеанского можно считать потерянным для римской веры: «Не понимаю, почему королева-мать ничего не делает для его спасения, ведь герцог Орлеанский еще совеем ребенок… Известно, что вышеупомянутый Орлеанец не почитает просвиру святым причастием, но называет ее «Жаном Ле Планом». (Наиболее фанатичные протестанты выражали так свое презрение, если не ненависть к чистой просвире, «Самому Святому Причастию у Алтаря» для католиков). Хорошо заметно, что деятельность Шантонне в Париже имела целью очернить ребенка в глазах Филиппа II и таким образом открыть путь для усиления вмешательства Испании в дела Франции. Смелость этого испанского жителя Франш-Конте поистине не имела границ. Вот как он отчитывался об аудиенции у королевы: «…Когда я вошел в комнату королевы, король и герцог Орлеанский поспешили расположиться справа и слева от нее. Затем появилась госпожа Маргарита. Она села со стороны герцога Орлеанского, а с ней и герцог Анжуйский. Одновременно вошла госпожа Вандом (Жанна д'Альбре; Испания оспаривала у д'Альбре титул короля Наваррского), она села рядом с королем. Итак, в логове королевы-матери собрался целый совет и стало совершенно невозможно говорить о чем-то таком, что не должна слышать вся эта компания…».

Совершенно очевидно, что Шантонне добивался аудиенции у королевы с намерением пожаловаться на быстрое распространение ереси. При дворе он встретил много знатных дам, которых можно было бы заподозрить в инакомыслии. Одна из них, которую он называет Кюрсо, не кто иная, как госпожа Крюссоль д'Юзэ, близкая подруга Екатерины, очень любимая ее детьми. Королева звала ее «моя сивилла». Позднее Генрих III адресовал ей письма, полные острот и мнимого ухаживания. Герцогиня д'Юзэ действительно была умеренной католичкой, что не могло не волновать Шантонне. Но его переполняла радостью возможность сказать Филиппу II, что королевские дети больны, а Франция воюющая сама с собой раздробленная страна. Депеша, отправленная незадолго до путешествия двора по королевству, еще раз доказывает его постоянную подозрительность. Упоминая о договоре между Луи де Конде и Жаком Савойским, герцогом Нему ром, он пишет: «Принц де Конде в одном письме утверждал, будто герцог Немур хотел выкрасть и увезти с собой герцога Орлеанского. Принц опубликовал опровержение и оправдался, процитировав сказанное по этому поводу герцогом Орлеанским. С тех пор Конде и Немур не разговаривают друг с другом. Я знаю, что принц де Конде хотел бы услышать от герцога Немура, что он считает его хорошим и верным родственником, преданным подданным Его Величества Короля. Но я знаю также, что герцог Немур никогда не хотел такое сказать».

Ясно, что Шантонне не был недоволен враждебностью даже замаскированной внешним согласием между домами Бурбонов и Гизов. Именно на этом антагонизме и построит Филипп II свою будущую политику во Франции. К счастью для королевы-матери, исчезновение Антуана де Бурбона (главы дома Бурбонов) и герцога Франсуа (главы дома Гизов) дали ей передышку. Генриху де Бурбону, сыну Антуана, было 11 лет, а сыну Франсуа, Генриху Лотарингскому, 9 лет. Отягощенный годами коннетабль де Монморанси после своей неудачи с Дре и Конде стал более миролюбивым и мечтал только о том, чтобы унаследовать при дворе место Антуана де Бурбона. Благодаря ослаблению «партий», Екатерина 4 года могла спокойно править, конечно, не без осложнений, но и без мятежа, с властью, которой никогда раньше у нее не было. Она воспользовалась этим для представления Карла IX его подданным и восстановления лояльного отношения французов к короне.