Генри Гоббс, покоритель космоса - [10]
Да уж, найти убежище, не слишком отталкивающее и без старых оберток от жвачки, определенно будет нелегко. Камбуз и ванная не подходят, потому что там негде спрятаться, и рубка тоже (кстати, бумажки там валяются где угодно, только не в мусорной корзине). На этой палубе больше ничего нет, надо подняться выше.
Здесь расположены каюты для команды, и тут стоит попытать счастья. Поселиться в капитанской каюте было бы довольно приятно, потому что под нижней койкой у него лежит кипа комиксов и большая книга под названием «Создания, владевшие Землей». Койки снабжены занавесками, но все равно мне кажется, что это было бы слишком рискованно. А вдруг я случайно устроюсь на койке, где спит капитан? Как мне тогда остаться незамеченным? Даже и не знаю. Остальные две каюты — просто гадость. Готов спорить, что белье там не меняли лет двадцать. Без противогаза мне не выжить. Теперь на верхнюю палубу. Но там все помещения заперты, кроме одной комнатушки размером с кладовку для швабр. В такой мне не продержаться и неделю.
После шестой ходки я уже готов сдаться. Тут я замечаю лестницу, которая ведет от входа вниз и упирается в дверь с табличкой «ПАССАЖИРСКИЕ КАЮТЫ». Внутри очень неплохо. Площадью каюты примерно по два квадратных метра, койки пыльные и жесткие, сантехника вообще времен палеолита — зато по пыли сразу ясно, что команда сюда не заходит никогда. Вот где можно спрятаться!
Я запихиваю рюкзак под койку в одной из кают и бегу обратно к выходу. Еще одна ходка с провиантом — и можно устраиваться безбилетником более или менее со всеми удобствами и предвкушать пару недель без Роло. Что может быть прекрасней?
Подобные мысли всегда появляются накануне катастроф. Такова человеческая природа.
8. Поехали!
Даже странно, какая тишина стоит в пустом звездолете. Нет, конечно, я понимаю, что он не пустой, потому что здесь я, но когда тихонько-тихонько лежишь, свернувшись калачиком, под пыльной койкой в месте, которое отмечено табличкой «ПАССАЖИРСКИЕ КАЮТЫ», куда уже лет пятьдесят не ступала нога человека, кажется, что звездолет пустой. Именно в таких местах и водятся привидения.
Я вспоминаю, что у меня не хватило времени осмотреть остальные каюты. А что, если в одной из кают на койке распростерся скелет? Это скелет пассажира, о котором все забыли. А что, если мало-помалу скелет начинает шевелиться? А что, если он садится на койке и склоняет голову к плечу, прислушиваясь? Я лежу тихо-тихо, задержав дыхание, но не могу же я сдерживать его вечно. В конце концов придется вдохнуть, и тогда скелет меня услышит. И что же будет?
Тогда он поднимется на ноги. Он протянет руку к двери каюты. Он выйдет в коридор, оставляя в пыли на ковровой дорожке птичьи следы. Я не услышу, как он приближается, но он все равно придет. Он распахнет дверь моей каюты. Он увидит, что из-под койки торчат мои коленки, потому что, как я ни стараюсь подтянуть их подальше, под койкой они не помещаются. Он изобразит на своем черепе жуткий оскал, хуже, чем у майора Разумоффа, челюсть у него шевельнется, он соберется произнести что-то ужасное, он скажет…
— Все по местам, отправление через десять минут.
Какое облегчение! Я ожидал чего-то вроде: «Трепещи, Генри Гоббс, твой час пробил». Я так рад, что только через несколько секунд соображаю, что кто-то ведь произнес эти слова. Капитан? Наверное. Только как же я его услышал?
— А что будет с нами, если при взлете взорвется ракетный ускоритель?
Этого дрожащего голоса я еще не слышал, а звучит он так, словно доносится прямо с койки у меня над головой, что совершенно невозможно. Но вопрос хороший. Я об этом как-то не задумывался. Так что же будет, если взорвется ракетный ускоритель?
— Нас разнесет на мелкие кусочки, — охотно отвечает капитан. Ощущение такое, словно он сидит у меня на подушке. — Мы исчезнем, испаримся, пропадем, словно бы, так сказать, никогда и не рождались, мы превратимся в миллион миллиардов крошечных клочков. Даже подумать странно, согласитесь, Джонс!
ТУМ.
— Джонс! Проводите его в каюту, майор, у него снова приступ. Я активирую симулятор гравитации и начну обратный отсчет.
Я слышу удаляющийся топот и еще тяжелое бумканье, словно кто-то тащит тело. Глухой удар, а потом шелест, словно кто-то роется в книге. «Ха!» — говорит кто-то, и доносится скользящий шорох, прерываемый шагами, которые становятся все слабее. И тишина.
Я выбираюсь из-под койки и поднимаю голову: обошлось, я здесь один. То, что я слышу, раздается, судя по всему, из раструба в потолке. Или это, или стенки тут как бумага. Зато мне больше не одиноко. Хорошо знать, что рядом люди.
— Помогите, — доносится из раструба дрожащий голос. — Я застрял. Помогите.
Это опять лейтенант Джонс — как всегда, делает из мухи слона. Наверное, у него узелок на шнурке затянулся и он хочет, чтобы ему помогли его развязать. По-моему, нельзя брать в звездолетчики человека, который не умеет управляться с собственными шнурками.
Что это? ТОП-ТОП-ТОП — кто-то бежит. Тревожный крик:
— Майор, да помогите же! — Это капитан. — Джонс упал в измельчитель для мусора — ну как же его угораздило?! Нет, слава Богу, он цел. У нас же предохранитель перегорел, помните?
