Гении и злодеи России XVIII века - [34]

— С богом, поехали! — сказала Елизавета, поднимаясь с колен. На нее накинули шубу. Сани остановились около казарм лейб-гвардии Преображенского полка. Обращаясь к преданным ей гренадерам, она произнесла:

— Ребята, вы знаете, кто я такая. Худого вам не хочу, а лишь добра желаю! Умрем сегодня за Россию вместе.

Через полчаса, счастливые от предвкушения победы, гренадеры уже на руках несли Елизавету. От процессии отделились отряды для ареста Остермана, Миниха, Левенвольде, а цесаревну внесли прямо в покои Зимнего дворца.

— Сестрица, Анна Леопольдовна, — сказала цесаревна правительнице, войдя в ее спальню, — хватит спать, пора вставать...

Манифестом Елизавета объявила себя императрицей. За время следствия пытки не применялись. Миниха было трудно осудить. За что? Если он и был виновен в том, что содействовал продвижению Бирона к регентству, то сам же потом и сверг Бирона.

В числе судей был князь Никита Трубецкой. Как говорили в столице, вор, нажившийся на лишениях русских солдат, став прокурором. Он нагло спрашивал Миниха:

— Признаешь ли ты себя виноватым?

Миних, в эти критические минуты проявивший железную волю, отвечал своим палачам, которых позже назовут следователями:

— Перед судом Всевышнего мое оправдание будет лучше принято, чем перед вашим судом! Зачем не повесил тебя, князь, когда ты... во время турецкой войны был обличен в похищении казенного имущества.

Это был достойный ответ храброго человека. Все его черты характера — и дурные, и положительные — проявились в дни следствия особенно ярко. Известно, что другие подсудимые дерзить судьям не решались. Они смертельно боялись расправы.

В январе 1742 года на Васильевском острове сколотили эшафот. Здесь в день казни присутствовало около шести тысяч солдат. К месту ожидаемой казни стекался народ. Остерман, поднятый палачами на плаху, потерял сознание. Миних вел себя иначе. Он здоровался с солдатами, просил посторониться тех, кто стоял у него на пути к месту казни. По мнению очевидцев, он держался так, будто сейчас получит чин генералиссимуса. Приговор ему звучал страшно: «Рубить четыре раза по членам, после чего — голову».

Историк пишет об этих минутах: «Он взошел на эшафот, с которого читался приговор. Его бодрый и живой взгляд, его сияющее старческою красотою лицо, его благородная осанка напомнили того фельдмаршала, который явился во главе храброго войска, воодушевляя его одним своим видом».

Остерману, великому дипломату и интригану, заломили руки, рвали рубашку. Когда топор взлетел, аудитор объявил о замене казни пожизненной ссылкой. В тот же миг народ, прорвав воинское оцепление, рванулся к Остерману, и раздался крик, дикий и ужасный:

— Руби его! Руби!..

Миних, российский генерал-фельдмаршал, граф и кавалер, отправляется в тот самый Пелым, в тот самый острог, который был спроектирован им для Бирона.

Поселок Пелым летом был полон мошкары, а зимой и осенью им овладевала стужа. Большие деньги здесь теряли цену. Провизию в Пелым везли за 700 верст из Тобольска. Однако и здесь, вдали от цивилизации, Миних решил продолжать бороться за жизнь. Он трудился, как обычный сельчанин, таким трудом спасая себя и супругу. Здоровье он укреплял таежным медом, травами, которые сам же и заваривал. Очевидцы вспоминали, что даже «местные воеводы» трепетали перед ним.

Слишком велика была его слава, и, кроме того, все чиновники прекрасно понимали: он в государственных преступлениях не был замешан.

Он начал составлять здесь проекты о переустройстве России. Летом он вскапывал свой огород, уходил косить сено на лугах, ловил рыбу, в конце сенокоса даже пил водку с мужиками в поле. В холодные зимние дни занялся Миних починкой неводов и сам пытался мастерить курятники.

Здесь, в глуши, в далеком Тобольском крае, он открыл школу, где сам в роли учителя занимался с крестьянскими детьми математикой, геометрией, доступно рассказывал ученикам об инженерных хитростях. Его рассказы по древней истории собирали в школьной избе жителей окрестных деревень. Местные жители видели его, как правило, всегда выбритым, подтянутым и веселым. Лишь однажды, в день похорон его верного друга, пастора Мартенса, он был печален. Ведь этот человек добровольно поехал в ссылку за ним!

По ночам в окнах дома семьи Миниха горел свет — это он работал над бумагами, приводя в порядок записи о Крымских походах. Этим он спас себя от потери памяти.

Его ум, интеллект, сила воли, личность продолжали действовать, работать. Это было продолжение жизни, а не жалкое существование.

Вероятно, умнейший и хитрейший Остерман не захотел бы сам косить сено, а утонченный и румяный Левенвольде не рискнул бы сам собирать помет из-под кур!

Итак, Миних оказался на положении ссыльного в Пе-лыме, маленьком населенном пункте Тобольской губернии. Если заглянуть в справочник Брокгауза и Ефрона «Россия», то напротив селения Пелым за 1898 год, в столбце «число жителей» стоит скромная цифра статистики — 100. Всего сто жителей.

Старожилы, помнившие еще события середины века восемнадцатого, выделяли из ряда имен фельдмаршала с иностранной фамилией... Как приехал с женой, так сразу и взялся за работу. Он разводил скот, запасался по надобности сеном, и, хотя его режим дня был не из легких, вспоминали о нем и его хозяйстве с благодарностью. Работал сам, заставлял работников своих потрудиться, но и об отдыхе и веселье не забывал. Например, многим жителям нравились «миниховы угощения». Он и жена с радостью и интересом слушали песни жителей того сурового края. Жена по-русски понимала плохо, но помогала крестьянским девушкам, чем могла, особенно, когда была пора свадеб. Говорили, что она отличалась добрым нравом и открыто общалась со всеми жителями. Двор Минихов был обнесен высокими стенами из срубов, по углам располагались четыре башни, пятая — над воротами. Ворота были открыты. Интересно то, что обыватели могли свободно входить туда и посещать хозяев в любое время, почти дотемна. Чета Минихов иногда прогуливалась вдоль стены, достигавшей размеров 30 саженей в длину.