Генератор чудес - [50]

Вот в этот-то напряженнейший момент исканий, оказалось, что некоторые детали оптической системы, заказанные в мастерской института, сделаны неудачно. Тунгусов отнес их обратно, но мастерская уже была занята очередной срочной работой. Приходилось ждать. Без этой оптики двигаться дальше было нельзя.

И Николай вдруг ощутил странную, пугающую пустоту вокруг себя. Работа, которой он жил каждую минуту, прервалась и стало нечего делать. Этого с ним еще не случалось. Раньше, в годы его «жизненной системы», которой он присягал навсегда, этого и не могло быть. «Завоевание культуры» — его самообразование и самовоспитание — требовало от него громадных усилий и массы времени и часто случалось, что Николай не знал «за что хвататься». И вдруг — нечего делать! Уж не стал ли он «инженером»?! Этот термин был придуман им же самим в эпоху великих битв с Федором, когда они еще устанавливали свои взгляды на жизнь, на свое назначение в ней. Перед ним всплыли строки из тетради, где он тогда записывал некоторые свои мысли. Там фигурировали два слова — Инженер, — с большой буквы, любимый символ всесторонне развитого, высоко культурного человека-созидателя, и «инженер» в кавычках и с маленькой буквы — олицетворение деловой, но мелкой, узко-ограниченной натуры, «ничтожество», стояло там в скобках..

Вспомнились эпизоды идеологических сражений. «Если ты хорошо строишь заводы, электростанции или конструируешь машины, — социализму наплевать, что ты не умеешь играть на скрипке, или не читал «Войны и мира», или не болтаешь по-английски», — запальчиво утверждал Федор.

«Нет, брат, врешь… — не сразу находя достойный ответ на внешне убедительные доводы друга, и потому не очень уверенно парировал Николай. — И мыслишка у тебя в основе вредноватая… вижу ее хорошо, ты меня на скрипку не поймаешь…»

Николай тогда взъярился и, разойдясь, так расчихвостил друга за недооценку, — уже не только культуры, а и самого социализма, — что тот испугался своей ошибки и пошел на попятный.

А теперь, вот уже года два, как Николай только своей электротехникой и занимается, да, честно говоря, и не интересуется ничем, хотя ему так далеко еще до Инженера!

Впрочем, горькая волна сомнений схлынула также быстро, как и налетела. Успокоительных контраргументов тут же появилось больше, чем достаточно: электротехника — его специальность и ей по праву принадлежит максимум времени и внимания; все новое должно воплощаться немедленно; наконец, это временно, не всегда же будут такие срочные дела…

Главного, в чем и таилась страшинка, Николай так и не уловил: все, что не относилось к его специальности, уже не влекло его к себе, как прежде…

Вот тогда-то на первый план и выплыло еще не остывшее увлечение ультракоротковолновым телефоном, и Николай с обычной энергией начал «продвигать» его.

И надо же, чтобы в это время появился Федор — первый человек, которому Николай рассказал о своем «генераторе чудес». Мало того, на другой день после их встречи из мастерских оптического института сообщили о том, что первые из заказанных деталей готовы. Так Тунгусов вновь вернулся к своему любимому «детищу».

Федор навещал теперь друга через каждые два-три дня. И не одно только чувство дружбы неудержимо тянуло его к Николаю: он нашел в нем неиссякаемый источник новых знаний, увлекательных, почти фантастических для него идей.

Всякий другой помешал бы Николаю одним своим присутствием. Не говоря уже о том, что Федор просто практически помогал другу во время работы, он оказался тем благодарным собеседником, с которым Николай мог делиться мыслями. Когда Федор приходил, Тунгусов преображался, обычно сдержанный и молчаливый, даже скрытный, он легко подхватывал всякий вопрос Федора, объяснял, показывал опыты, которые очень походили на фокусы опытного эстрадного «манипулятора», и радовался искреннему удивлению друга.

Увлекаясь, он иногда выходил за пределы понятного Федору, но и тогда продолжал развивать свои мысли, чувствуя, что его «объяснения» переходят в творческий процесс, ценный для него самого. После таких бесед, несмотря на пассивную, казалось бы, роль Федора в них, в голове Николая всегда возникало что-то новое, что-то там оседало, выкристаллизовывалось… Это было нечто вроде химической реакции, которую вызывает одно только присутствие катализатора, хотя сам он в этой реакции, по-видимому, и не участвует…

Словом, вновь забилось рядом с Николаем близкое сердце, и все дела, вся жизнь его обрели новый смысл, новую ответственность.

Радиограмма из Германии вначале не произвела на Николая сколько-нибудь значительного впечатления; ее затмило появление Федора. Подумав тогда немного над шифром, друзья решили, что разгадать его, не имея никаких данных, хотя бы намеков на смысл, просто невозможно, а потому и не стоит ломать голову.

Однако мысль о шифре не оставляла Николая и с каждым днем становилась настойчивее и тревожнее. Конечно, это был трудный и рискованный шаг со стороны немца. Зачем сделан этот шаг? Шифр — значит тайна. Как раскрыть ее только одному человеку — Николаю, в радиоразговоре, который могут слышать все — и друзья и враги?! Николай ставил себя на место немца и видел, что задача может быть решена только в том случае, если он сам проявит достаточно изобретательности и воли к ее решению. И вот уже не минуты, а целые часы уходили на «ломанье головы» над этими семью буквами. Федор приходил обычно в дни и часы «эфирной вахты» — по вечерам. Они пили чай и выдумывали сотни разных способов извлечь из букв какой-нибудь смысл.