Генеральская правда, 1941-1945 - [16]

Стремясь покончить с волокитой, президент не погнушался лично, с карандашом в руках рассмотреть вместе с членами советской миссии их последнюю заявку. Довольно обстоятельно обсудили возможные маршруты и способы транспортировки самолетов из США непосредственно на советский Дальний Восток.

Вмешательство Рузвельта, как ожидали Голиков и его коллеги, должно было придать необходимый импульс усилиям госаппарата. «С прибытия этой советской миссии и начался военный этап выполнения программы помощи Советам, — писал начальник Управления по соблюдению закона о ленд-лизе Э. Стеттиниус, будущий государственный секретарь США. — Генералов Голикова и Репина приняли президент и члены правительства. Вскоре Рузвельт выступил на заседании кабинета и напомнил, что война в России идет уже шесть недель, но пока в Россию не отправлены никакие нужные ей товары. Он попросил Уэйна Коя из Управления по чрезвычайным ситуациям просмотреть утвержденные списки материалов, предназначенных для России. "Действуйте как колючка, которая заставляет двигаться", — сказал он»[24].

Бюрократия, однако, была весьма сильна. Это при установленном в Советском Союзе режиме власти, к чему привык Голиков, указания Сталина воспринимались как закон и вызывали мгновенную реакцию, не то было в демократической Америке. Буквально через пару часов после рандеву с президентом полковник Феймонвилл заявил советским представителям, что полученные ими цифры выделяемых для СССР самолетов «нереальны», и вообще призвал умерить «излишний оптимизм посольства», поскольку де «в Белом доме придерживаются другой линии».

А на состоявшейся на следующий день встрече с генерал-майором Дж. Бирнсом, представителем американской администрации по ленд-лизу, возникла настоящая перепалка. Бирнс — «правая рука» Уоллеса (после войны он и сам стал госсекретарем США) в ответ на высказанную ему неудовлетворенность по поводу бесконечных проволочек с организацией поставок заявил буквально следующее: «А вы не ждите, что вам здесь откроют кран и все пойдет широкой струей». Генерал Репин отреагировал резко: «Пусть хотя бы капало».

«Разошлись плохо. Настроение матерное, злое», — такая запись появилась после этой встречи в блокноте Голикова.

Руководитель советской военной миссии был разочарован и знакомством со специальным представителем президента США и его личным другом Гарри Гопкинсом. Встреча состоялась 20 августа, то есть после возвращения последнего из Москвы, и Гопкинс, по воспоминаниям Голикова, козырял своей осведомленностью, упирал на то, что Сталин сообщил ему исчерпывающую информацию о положении Красной Армии и её потребностях в технике и вооружении. Он был против немедленных поставок в СССР, считая необходимым отодвинуть их на более поздний срок, и утверждал, что в этом вопросе они с советским лидером выступают заодно. В это Филипп Иванович не мог поверить, помня об инструкциях, данных ему Сталиным. Когда же посол Уманский заявил, что советская сторона настаивает на полной ясности в вопросе поставок, американец вскочил с места и раздражено заявил, что он не терпит слово «настаивать» и потому отказывается вести дальнейший разговор.

Словом, общее впечатление, которое произвел Гопкинс на Голикова, было невыгодным. В мемуарах Филипп Иванович еще был сдержан, а вот в записной книжке по горячим следам сполна дал волю своим чувствам: «Сегодня обрел "счастье" наконец-то улицезреть и познакомиться с "самим" мистером Гопкинсом. Сколько о нем мне говорили до того хорошего! Сколько на него возлагалось надежд!.. Как подчеркивалось не раз, насколько болен и измучен этот человек, как ему тяжело достается жизнь, сколько в нем мученичества, подвижничества и прочего. И вот сегодня он действительно явился и показал всем своим нутром распоясавшегося фарисея, предельно зазнавшегося и зарвавшегося прихвостня большого человека, возомнившего себя не глупее и не меньше своего патрона; решившего, что мы, люди Советского государства, должны перед ним держаться и чувствовать себя просителями: молча, терпеливо ждать и быть довольными крохами с барского стола»[25].

Правда, Гопкинс на следующий день позвонил послу, сослался на нездоровье и просил не сердиться на него за проявленную горячность. В дальнейшем он немало сделал полезного для налаживания американо-советских союзнических отношений, но его поведение показывало, что даже наиболее разумные и дальновидные представители истеблишмента США находились тогда в плену настроений, характерных для мирного времени. Советским представителям приходилось в жесткой, настойчивой манере доводить до их сознания всю остроту положения на фронте борьбы с гитлеровским рейхом.

И в этом смысле назначение руководителем военной миссии именно генерала Голикова оказалось оправданным. Скорее всего, Сталин в наведении первых мостов с союзниками рассчитывал больше на прямоту и волевой напор старого солдата, нежели на тонкое знание этикета и традиционную уклончивость профессиональных дипломатов. И в самом деле, генерал Голиков, не подменяя Майского в Лондоне и Уманского в Вашингтоне, существенно дополнял их.