Генералов похищали в Париже - [14]

Происходившие в органах ОГПУ перемены становились предметом внимательного изучения и комментариев в эмиграции. Журнал «Борьба» указывал, например, что в верхах ОГПУ оказалось якобы много троцкистов и сторонников левого уклона. Комментировалось, что уход Мессинга был связан и с конфликтом между ним и Ворошиловым на личной почве: начальник ИНО ухаживал за артисткой, княжной Урусовой, что вызвало крайне болезненную реакцию наркома обороны. Ворошилов якобы встретил Мессинга на квартире артистки, избил его и, к тому же, пожаловался лично Сталину^{73}.

Забегая вперед, заметим, что направленные в это время на руководящую работу в ОГПУ партийные и советские работники воспринимались кадровыми чекистами как чужаки и очень трудно адаптировались на новом месте. В результате И.А. Акулов уже в конце 1932 года возвратился на руководящую партийную работу. В начале 1934 года на работу в аппарат ЦК ВКП(б) вернулся и упомянутый ранее Д.А. Булатов.

Характерной чертой борьбы органов госбезопасности против внутренней оппозиции, раскрытия и разоблачения реальных и мнимых заговоров являлись попытки связать их с подрывной деятельностью Русского Зарубежья. Причем речь в данном случае шла не только об уже упоминавшихся ранее военных специалистах, но и о гражданских лицах. Например, арестованного в январе 1930 года по делу «монархической организации» академика С.Ф. Платонова обвиняли в том, что он встречался в Берлине с великим князем Андреем Борисовичем. В целом же по обвинению в участии в деятельности так называемого «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России» было арестовано 115 человек, в том числе группа академиков и видных профессоров^{74}.

Связи советских граждан с Русским Зарубежьем и иностранными спецслужбами в интересах проведения подрывной и шпионской деятельности стали своего рода любимым обвинительным клише во многих секретных материалах ОГПУ той поры, а систематические «чекистские оперативные удары» призваны были парализовать эту деятельность. СССР опутывала сеть секретных сотрудников, осведомителей, информаторов. Для подтверждения реалий связей и сотрудничества внутренней оппозиции и зарубежных, в том числе эмигрантских, центров использовалась информация, поступавшая из-за рубежа, в том числе от секретных агентов в эмигрантской среде. В результате непрофессиональной работы советских обвинительных органов сами они в ряде случаев, как это было, например, с видным советским агентом С.Н. Третьяковым, оказывались на грани провала. Об этом еще пойдет речь в дальнейшем.

Тема внешней угрозы и возможной скорой войны занимала центральное место в советской пропаганде того времени, которая велась не без участия спецслужб. В массовом сознании формировались образы врага. К числу подобных врагов относились ведущие западные страны и располагавшиеся в них эмигрантские организации. Но если в конце 20-х годов в качестве главного потенциального врага рассматривалась Великобритания, то в начале 30-х годов — Франция. Заметим, что в этой стране находилась одна из крупнейших колоний русских эмигрантов. Здесь располагались и важные центры Русского военного Зарубежья. Все это являлось дополнительным аргументом в пользу восприятия Франции в качестве главного врага СССР и объединителя всех антисоветских сил[2]. Заметим, в свою очередь, что французские спецслужбы констатировали резко возросшую активность и агрессивность советских спецслужб во Франции в 1928–1930 годах и попытались установить контроль за их деятельностью в стране^{75}.

Председатель ОГПУ Менжинский указывал в 1931 году, со ссылкой на имеющиеся агентурные и следственные материалы, о значительной активизации противника по организации терактов, диверсий и шпионской деятельности в СССР. Он связывал это с реально возрастающей и приближающейся угрозой интервенции против СССР, что вело и к активизации всех контрреволюционных элементов. Менжинский перечислял в связи с этим следующие настораживающие моменты: усиление деятельности японской разведки в СССР, связанной с японской агрессией на Дальнем Востоке; усиление деятельности англо-франко-польской разведки и связанных с ней белогвардейских центров; максимальная устремленность в деятельности этих разведок и белогвардейских центров на организацию диверсий и терактов против вождей Коммунистической партии и отдельных руководителей советских и партийных органов. В связи с этим председатель ОГПУ указывал на важность углубления агентурной работы, проводимой в условиях четкой постановки оперативного аппарата и самого жесткого контроля исполнения^{76}.

В начале 1930 года подверглась перестройке работа внешней разведки. В январе месяце новый начальник Иностранного отдела ОГПУ С.А. Мессинг, сменивший в конце октября 1929 года в этой должности М.А. Трилиссера, семь с половиной лет руководившего внешней разведкой и освобожденного от своих обязанностей после выступления против Г.Г. Ягоды, приступил, заручившись поддержкой руководства ОГПУ и высших партийно-советских органов, к полной реорганизации вверенной ему структуры. Насколько продуманной была эта перестройка — нельзя ответить однозначно, тем более что сам Мессинг ранее не работал в разведывательных органах. В январе был объявлен новый штат ИНО ОГПУ, включавший 94 сотрудника.