Генерал Зима - [31]

— Я про комитет «Омега», о котором писали некоторые наши газеты в канун сибирской войны. Скопление всяких ротшильдов и прислуживающих им математиков с секретной штаб-квартирой в лондонском Вест-Энде. Денежные мешки и специалисты по теории игр. Играли вот играли и доигрались.

— Так ротшильды или математики? Как-нибудь определись.

— Я и пытаюсь, Люба. Допустим, кто-то из ученых экспертов, математиков и физиков, работавших на Омегу, откололся и создал собственную организацию. Специались по теории игр в один прекрасный момент переквалифицировались в специалистов по теории пристойного поведения. В конце концов, ученые должны смотреть дальше, чем жадные капиталисты.

— С этим невозможно не согласиться, — кивнула Любка, — вполне тривиальная мысль.

Я хотел что-то еще сказать, но понял, что всё бесполезно — подсознательно я согласен быть игрушкой в любкиных руках. Не найдя слов, я поднял очи горе и мое внимание привлекла низкая облачность. Небеса отяжелели за время нашего разговора и как будто стали давить на беспокойное море. Вообще-то морская болезнь меня не берет, но сейчас я ощутил дурноту. Из мрачной набрякшей тучи вышло что-то очень длинное и извивающееся — ни дать ни взять хвост дракона, проживающего за облаками. От удивления я «встал на дыбы»: вскочил с кранцев, застыл.

— Это что за хренотень, Любовь, ты в курсе?

— Я, как всегда, в курсе. Это не хренотень, Сеня, а УНТ-лифт <прим. лифт из углеродных нанотрубок>, спущенный с орбитальной платформы. Через пятнадцать минут он будет здесь. У тебя еще есть время переодеться.

— Зачем?

— Чтобы не замерзнуть. В наших условиях у нас нет возможности использовать комфортабельную кабину стандартного подъемника. А надо очень попасть на эту платформу, потому что хакеры-вонякеры взяли под контроль орбитальный лифт совсем ненадолго.

Блин, что она еще придумала для моей потрепанной персоны?

— Вот уж нет, я — подопытный кролик, я — белая мышь, но не до такой же степени. Я никуда не собираюсь, ни вверх, ни вниз, ни влево, ни вправо.

— Не хочешь же ты сказать, что ты просто боишься?

— Я не просто боюсь, я очень-очень…

— Он шутит, — голос принадлежал не Любе. Могучий командирский бас и хриплый задорный баритон. Майор Бреговский и лейтенант Ласточкин сейчас подпирали меня с обеих сторон. Если бы они сейчас прыгнули солдатиками в набежавшую волну, то непременно утянули и меня с собой. Я затравленно оглянулся, выворачивая шею, позади стояло еще трое бойцов ледяного спецназа. А ведь мне надлежало обрадоваться своим боевым товарищам, которые выжили в том страшном ночном бою против невидимок.

— Так что ты «очень»? — издевательски переспросила Люба.

Попался, опять попался. Она сделает меня при любом раскладе. Не могу же я при этих самураях сказать, что заранее перебздел.

Я промолчал, но, наверное, заметно сдулся в оптическом диапазоне.

— Зимнер, с нами не пропадешь, ты только не отставай, как в прошлый раз, — сказал Ласточкин будто даже виноватым голосом.

— Пошли переодеваться, — позвала Люба.

— Да-да, переодень его, Любаша, в подгузники и все такое, — сказали бойцы и с нежностью посмотрели на нее. В их глазах не было фальши — меня не обманешь. А она с нежностью посмотрела на них. Затем подтолкнула меня в плечо.

И повела меня дальше подталкиваниями, тычками и пинками — а я шел на ватных ногах, опасаясь, как бы не навернуться. В моей голове нарисовалась гулкая пустота, как всегда у меня при встрече с непреодолимой силой. На трапе, ведущем вниз, я чуть не пересчитал носом ступеньки.

А потом открылась дверь в какую-то каптерку и я увидел свой скафандр. Дело совсем плохо — буду возноситься на воздуся в костюмчике космонавта. Замерзнуть, сгореть, задохнуться, упасть и расплющиться — всё это в меню, всегда пожалуйста.

— Чего стоишь, раздевайся, снимай манатки, самое время, — повелела Фортуна в лице Любы.

— Как, при тебе? Я стесняюсь.

— Конечно, при мне. Стесняйся дальше, только без меня ты не оденешься по-человечески, да еще и попробуешь улизнуть.

— Хорошо, только гляди в другую сторону, — обреченно сказал я.

— Да я тебя в упор не вижу, так же как и желтое пятнышко у тебя на трусиках.

Но, когда я расстегнул рубашку, ее ладонь легла мне на грудь.

Мое сердце трепетало, как рваное грязное полотнище на топе тонущего парусника, то ли от стыда за свое неважнецкое тело, то ли от страха перед путешествием в небо. Любовь сказала:

— А сейчас не стесняйся, — и провела ладонью от моей шеи до живота.

Совсем другой трепет прошел по моему телу и я забыл о стыде и страхе.

Ее руки заставили меня присесть на какую-то трубу, ее руки опустили мне веки, я ощутил запах ее кожи и тепло ее тела около своего лица. А потом ее руки прижали мою голову к ее груди, и вся моя дрожь растаяла среди ароматных выпуклостей ее тела.

Успокоившись, я открыл глаза и наблюдал, как комбинезон неторопливо спадает с нее. Вот он сполз до ее пояса, открыв то, что давно манило меня, как оазис в пустыне. Сейчас меня не интересовала конкретика, столь милая сердцу каждого эротомана, я не хотел впиться в ее тело, как жадный сексуальный потребитель. Меня дурманила сама близость, исчезновение стен, перегородок, барьеров, панцирей.