Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным - [3]

Целью Фрёлиха было создать точный образ этого русского патриота, который потерпел поражение, потому что обстоятельства были сильнее его воли. Таким образом автор скорее будет понят теми, кто знает — как трудно жить под авторитарным давлением. Младшим поколениям, которые выросли в современном «западном» индустриализованном обществе и считают, что справедливость — это самое меньшее, что им должно дать государство, — будет трудно понять, как сын преследуемых большевистским режимом крестьян мог сделать карьеру в армии этого режима, вместо того, чтобы отказаться от такой службы.

Как известно, делались попытки объяснить значительный приток в ряды Власовского Движения из лагерей военнопленных существовавшими там страшными порядками, голодом и применяемой вообще нацистами на Востоке политикой физического уничтожения. Если бы это было так, та такие побуждения должны были бы быть сильнее страха от того, что они подвергнутся еще худшим притеснениям при возвращении на родину. Показания, что русские военнопленные в Германии не верили в победу Сталина и поэтому стали перебежчиками, тоже ложно, потому что это перебегание продолжалось еще и в 1945 году, когда оно очевидно было уже «запоздалым».

Такие соображения не соответствуют действительности также и потому, что зимой 1941—42 годов положение в лагерях военнопленных значительно улучшилось, не из человеколюбия, а просто по экономическим соображениям. Нацистское руководство решило использовать потенциал военнопленных вместо того, чтобы их уничтожать.

Журнал Военно-Исторического Института Германской Демократической Республики (Военная История, тетрадь 1, 1977, стр. 15–27) доказывает, что «отношение к пленным стало меняться уже в ноябре 1941 года после окончательной неудачи фашистской молниеносной войны перед Москвой и последовавшей за этим успешной зимней кампании советских войск». В статье Норберта Мюллера, из Военно-Исторического Института Германской Демократической Республики, в Потсдаме, и Маргерса Вестерманис, из Риги, указывается, что улучшение положения в лагерях было вызвано необходимостью использовать «рабочие силы». Эта статья под заглавием «Преступления фашистского Вермахта по отношению к советским военнопленным в период 1941—45 годов» приводит многочисленные случаи нарушения международных правил. При этом весьма примечательно, что в этом описании нигде не упоминается по меньшей мере сомнительное, с точки зрения международного права, использование русских военнопленных как «готовых помочь» в немецком Вермахте, и тем более как боевых частей в борьбе с советской армией. Ведь используя эти доводы, было бы очень легко осудить это «подстрекательство к измене» как особенно презренное нарушение человеческого достоинства. Вместо того, чтобы упоминать «изменников» или «жертвы», потсдамские историки предпочитают перечислять геройские поступки, доказывающие советский патриотизм (например, как летчик захватывает самолет «Физелер Шторх», чтобы бежать, или как четыре военнопленных завладевают танком и им удается бежать из Риги — стр. 26). Но Власовское Движение не упоминается ни одним словом…

С другой стороны, даже и в немецких описаниях Власова изображают как оппортуниста и карьериста. Против этого говорит факт, что Власов значительно раньше, чем последовавшие за ним простые русские солдаты, осознал, что «все слишком поздно». Уже когда действительно отпала всякая надежда, и ему было некоторыми американскими офицерами предложено бегство (например, в Испанию), он остался верен своему призванию, хотя и был уверен, что в Москве его ожидает петля.

Таким образом нельзя — так звучит наш вывод — представлять Власовское Движение только исторической ошибкой, чистой иллюзией или результатом человеческих ошибок со стороны Власова и его приближенных. Его значение в истории Советского Союза и в истории немецко-советских отношений во время Второй Мировой Войны налицо. Но оно нуждается в дальнейших изысканиях. Было бы желательно использовать многие побудители, исходящие из книги Сергея Фрёлиха, чтобы углубить разрабатываемую тему и определить ее место в связи с более крупными событиями. Было бы также хорошо, если бы советские историки получили возможность принять участие в таких изысканиях. Нынешнее поколение в Советском Союзе, призванное к руководству, действующее и способное рассуждать, будет в состоянии изучить историю в тех частях, которые для него мучительны, и воспринять их справедливо. Ныне живущие не должны чувствовать себя ответственными за ужасы прошлого, разве только с той целью, чтобы они никогда в будущем не могли повториться. Это должно стать обязательным.

Кёльн, март 1987 г.

Андреас Хиллгрубер

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

Прежде всего я должен объяснить, почему я с таким опозданием, 40 лет спустя после описываемых событий, написал эту книгу. Уже с давних пор мои друзья и знакомые стали весьма часто заводить об этом разговор и спрашивать: «Почему ты не пишешь книгу? Ты же ведь тот человек, с которым Власов больше всего был вместе. Ты же многое пережил такое, что никто кроме тебя не видел, не слышал и не узнал!»