Генерал Краснов. Как стать генералом - [53]
Уточнение приведенных данных и умозаключений требует отдельного труда, однако как частный пример, из которых следует составлять представление об эпохе, рассказ Волкова самодостаточен. Изумительные случаи из жизни рассказывали и революционеры. Е. К. Брешко-Брешковская проходила по делу 193-х вместе с Софьей Андреевной Ивановой (1856 г.р.) и не удержалась от рассказа о ее происхождении. Отец С. А. Ивановой был сыном богатых немцев, но бежал в Николаевскую Россию и юношей поступил в солдаты под фамилией Иванов. Он выслужился до капитана и нажил 8 сыновей и 3 дочери! Все сыновья пошли в кадетский корпус, а одна из дочерей попала в социалисты [7, с. 141]. Сколько бы ни находили случаев трагических, остается несомненным: упрощенные стандарты, по которым крепостное право только бесчеловечное, Крымская и Японская войны только позорные, а революция не иначе как неизбежная, далеки от исторических реалий и грубо подменяют Историю в угоду партийным догматам.
Ф. М. Достоевский писал о действительном значении раскрепощения:
«Эти учителя наши, европейцы-то, швейцары-то эти все благодетельные, научившие нас освобождать крестьян, они-то почему у себя там в Европе ничего не освободили, да не только с землей, а и просто в чем мать родила, и это повсеместно. Почему в Европе освобождение произошло не от владетелей, не от баронов, не от помещиков, а восстанием и бунтом, огнем и мечом и реками крови? А если освободили где без рек крови, то везде и повсеместно на пролетарских началах, в виде совершенных рабов. А мы-mo кричим, что научились освобождать у европейцев! «Окультурились, дескать, а перестали считать мужика за собаку и каналью». Ну а почему же во Франции, да и повсеместно в Европе, всякого пролетария, всякого ничего не имеющего работника — до сих пор считают за собаку и каналью, — и уж в этом, конечно, вы ас поспорите. Нет-с, освободили мы народ с землей не потому, что стали культурными европейцами, а потому, что осознали в себе русских людей с царем в голове» («Дневник писателя», апрель 1876).
Основной характеристикой, которую следует дать русским дворянам при восстановленном Самодержавии, будет: они разорялись. Они постоянно разорялись, если и была какая-то основная тенденция в «дворянской» (или помещичьей, как неуклюже и неодобрительно о ней пишут) России, то именно в этом, и ничто не могло остановить процесс. В 1850-е гг. в России числилось 103 тысячи дворян-помещиков, из них 41 % имел менее 20 крестьянских душ (ревизия 1859 г.). За 30 лет Царствования Николая I задолженность помещиков выросла в 4 раза и достигла 425 млн рублей [15]. Эта тенденция и сделала возможной передачу земель крестьянам. Выплата выкупных платежей за землю не остановила тенденцию разорения, согласно записке минфинансов 7 апреля 1897 г. [75], долги землевладельцев составляли:
У помещиков не оставалось выбора — только продавать свои земли.
И все это происходило постепенно, без революций и переворотов, согласно Достоевскому и выражению Государя Николая I в сентябре 1845 г.: «Я никогда не препятствую натуральному ходу вещей и, конечно, смело могу сказать, что мы осмотрительно идем вперед без крупных перемен или сильных переворотов. Этим Россия может похвалиться перед другими державами» [15].
Нет сомнений, что настоящие тенденции, определявшие монархическую политику, не имели никакой связи с личными желаниями обладания властью Милюкова или Сталина, и с объяснениями, которые оба давали Истории. Ни 1856-й, ни 1906-й не были поворотными — политический курс Русских Государей не ставил эксперименты, не собирался делать спринтерские броски ко всеобщему счастью — все социальные проблемы нельзя решить за год или за один президентский срок…
Давали о себе знать финансовые трудности. В 1881 г. госдолг превышал полтора миллиарда рублей (при госдоходе 653 млн), однако Александр III сократил сумму выкупных платежей для крестьян на 12 млн рублей, в 1882 г. учредил крестьянский банк, в 1887-м отменил учрежденную Петром I подушную подать (еще минус 70 миллионов ежегодно, 1 р 15 коп. — 2 р 60 коп. с носа собирали) — потери возмещал косвенными налогами, и в 1889-м достигнул сбалансированного бюджета. А отсюда уже недалеко до разработки аграрной политики Императора Николая II.
Забастовки и восстания 1905 г. не были обусловлены ухудшением экономического состояния: война вызвала повышение налогов всего на 5 %. В ноябре 1904 г. московские хлебопекарни подняли цены на фунт ржаного хлеба с 1/>4 копейки аж до 1/>2 копейки. Требуемый 8-часовой рабочий день втайне проектировался по поручению Государя еще с 1896 г., но не мог быть введен в силу экономических причин — обогнать время было нельзя, но власть делала все возможное в пределах, не нарушающих экономические законы — всякий антинаучный популизм дорого обходится стране.
Поэтому неудачная война и трехмиллиардный ущерб от анархии и поджогов не заставили пойти на реформы, а только усложнили задачу властям; стоит удивляться, каким запасом прочности обладала Российская Империя, чтобы после затрат на войну, на преодоление смуты, после потери лучших кадров, убитых террористами (за 1906–1909 гг. террористы убили 5 946 должностных лиц, есть более крупные цифры на этот счет) суметь достигнуть высот экономического развития — война и революция только снизила уровень достигнутого в «русском чуде».
