Генерал и его семья - [33]

— Еще как будет! Лучше обуви для зимы нет! В Москве, кстати, многие теперь носят, самые выпендрежники. Так что будем хипповать! Калоши только купим, это они вроде бы еще не разучились делать.

Хотелось бы генералу в воспитательных целях заступиться за советскую легкую промышленность и доказать клеветникам России, что наши сапожники умеют не только отливать мокроступы, но и, к примеру… да примеров-то никаких и не нашлось. Действительно ведь бракоделы и халтурщики, как будто безрукие все, да и безглазые и безголовые, в конце концов!

Калоши были куплены, и я спешу ответить на резонный читательский вопрос:

— А куда же подевались чудесные якутские торбаса?

Ответ — мамины, засунутые на антресоли, почикала моль, впрочем, до этого их все равно испортил Степка, попытавшийся их все-таки переделать в мужские и поразить новых одноклассников своим заполярным видом, а Анечкины были проданы соседке по общежитию (родителям было сказано, что украдены) в тот семестр, когда Аня не получила стипендию, а родителям сообщить постыдилась, поэтому денег ей присылали как обычно (вообще-то довольно много), и приходилось не умеющей разумно планировать бюджет командирской дочке выкручиваться и иногда даже подголадывать.

Ползунки, пеленки, пинетки и прочая младенческая амуниция в наличии, как ни странно, имелась, хотя не ахти какого качества; была куплена также ванночка, погремушки, горшок и еще много чего — нужного и не очень. Даже надувной спасательный круг в виде то ли лебедя, то ли гуся. Генерал нацелился уже и на трехколесный велосипед, но тут уж Анечка его остановила и попросила не безумствовать.

— Ну что тогда — всё? Подумай еще хорошенько, может, чего забыли?

— Пап, ну я ж не завтра…

— А когда, кстати?

— Через два… нет, полтора месяца.

— Скоро уже.

— Да.

Генерал и Анечка синхронно вздохнули и подумали: «Ой-ё-ёй!»

— Ну ладно. В случае чего еще раз приедем, делов-то. А теперь — обед. Какой ресторан предпочитаете, ваше высочество?

Ресторанов в Шулешме было целых три: на железнодорожном вокзале, при гостинице «Вуснеж» и «Мечта рыбака», славящаяся своими рыбными блюдами.

— Пап, я ведь обед приготовила, щи твои любимые.

— Что-о? Да когда ж ты успела-то, господи?

— Ой, чего там… Я на бульоне таком из кубиков.

— Ой, чего там… Я на бульоне таком из кубиков.

— Ну спасибо! Вот ты удивила-то меня. Спасибо, дочка!

— Да пожалуйста.

— Щи — это здорово, но давай они до завтра подождут, только вкуснее будут. А сегодня давай-ка мы тебя ухой попотчуем, а? Ты ж ее очень любила, помнишь?

— Ну давай. Слушай, а сержант твой? Можно, он тоже с нами, а то неловко?

— Не выдумывай! Неловко. А обедать с генералом ему ловко будет? Дам денег, пусть в столовой пообедает, мороженое себе купит, да что хочет.

Аня вознамерилась было возражать, но представила их втроем за столиком и поняла, что отец прав — ничего кроме неловкости из этого выйти не могло. Да и не нравился ей совсем этот Григоров, уж больно искательный, и ресницы такие белые, как у поросенка.

— Ну, чем угощать будешь? — обратился генерал к своему старому знакомому в лиловом, не очень свежем смокинге с сиреневыми обшлагами и с лицом, выдержанным в той же цветовой гамме. — Видишь, дочку тебе привел, давай уж не подведи.

— Дочь красавица, вся в отца! — угодничал официант.

— Ну ты скажешь! В отца! Да упаси бог! В мать она у меня, в маму покойную.

Лиловый халдей счел должным на мгновение изобразить скорбь, а потом спросил:

— На первое — уху? Знатная ушица, сегодняшнего улова!

— Ну что ж ты врешь-то? Ну какого сегодняшнего? Когда успели?

— Да вот вам крест, товарищ генерал!

— Ну креста на тебя отродясь не было, а уху давай — одну порцию, двойную, в смысле уху двойную — дочке.

— А вам?

— Мне — борщ с этими…

— Пампушками?

— Да-да, с пампушками… Так… Аня, на второе что?

— Вот, — Аня показала пальцем в меню, — свиную отбивную с картошкой жареной. А кислая капуста у вас есть?

— Есть, конечно, замечательная, с клюковкой, объеденье! — Лиловый поглядел на Анин живот, многозначительно улыбнулся и спросил: — А огурчиков солененьких не хотите? Есть еще помидорки и яблочки моченые.

— Ой, да, и яблок моченых, пожалуйста.

— Я вам всего понемногу на тарелочку положу.

— Спасибо.

— А мне — бифштекс с яйцом и… Ты десерт какой будешь?

— Не знаю… Ой, мороженое! Мороженое с вишневым вареньем.

— Значит, два мороженого… Фрукты есть какие-нибудь?

— Яблоки. Только они не очень…

— Хорошо. Пока все.

Официант поглядел на Бочажка с изумлением.

— Может быть, морс фирменный?

— Тьфу ты! — опамятовался генерал. — 150… да нет, 200 грамм «Столичной». А тебе, может, шампанского? Или чего покрепче?

— Пап…

— Ну я даю! Тебе ж нельзя! Ну морсу тогда. А для форсу выпьем морсу! — пошутил, как в детстве, возбужденный и счастливый отец.

— Ну давай, дочка, — подняв рюмку сказал Василий Иванович. — Чтоб все у тебя хорошо было… Или нельзя заранее?

— Можно, папа, что за глупости.

— Чтоб ребеночек был жив-здоров и чтобы радовал тебя, как ты нас с мамой радовала.

Анечка поглядела на отца пристально, но нет, никакого сарказма, генерал и не думал ее подкалывать и, очевидно, говорил от чистого сердца, искренне полагая в этот момент, что учиненные Анечкой безобразия с лихвой покрываются этой самой радостью.